Когда сидишь внутри, тебя слегка обдувает ветерком, и слышны все голоса моря. Крыша палатки мягко подрагивает под ветром. Той ночью в небе сияли звезды и полная луна, их мягкий свет проникал даже сюда, внутрь. Мне было так хорошо, что слова казались ненужными. И мы сидели молча, не закрывая входное полотнище; оно легонько хлопало на ветру, а мы слушали и смотрели. Я чувствовала, как бьется в груди мое сердце – медленно, очень медленно. А рядом звучало его дыхание, глубокое, с хрипотцой, в такт со вздохами набегавших волн. Ах, как было хорошо, мне даже двигаться не хотелось. Пусть бы это длилось вечно, до самого утра! Пусть бы я слушала и впитывала все это – ночь, море, ветер, запахи песка и водорослей, биение моего сердца и дыхание мистера Кио – и наслаждалась бы этим вечно, до самого утра! Мне совсем не хотелось спать. В какой-то момент мистер Кио встал и скрылся за дюнами. Наверно, пошел в общественный туалет на пляже. Когда он вернулся, его лицо было мокрым от морской воды. Я тоже подошла к берегу, сняла кроссовки и шагнула в море; он стоял рядом. Я было помедлила, тогда он взял меня на руки и понес дальше, вглубь. Я чувствовала, как море согревается у меня в джинсах, под майкой. Вода уже была ему по пояс. Пляж казался белесым в лунном свете, а в море вокруг нас шныряли сотни прозрачных рыбешек.
Когда мы вернулись в палатку, я тряслась от холода. Мистер Кио помог мне снять одежду и растер, чтобы согреть. Я хорошо помню, как его широкие ладони массировали мне спину и плечи. В какой-то момент меня одолел сон, я завернулась в банную простыню и прилегла к нему, тесно прижавшись и обхватив его руками. Но я не заснула – просто лежала не двигаясь, не закрывая глаз, ничего не ожидая. Шел час за часом, луна скрылась в облаках, морской прилив подобрался так близко к палатке, что я чувствовала его запах. Никогда еще я не испытывала ничего подобного. Словно мне довелось вернуться в прошлое, в те времена, когда моя мать и мой отец любили друг друга. Вернуться в те времена в объятиях этого мужчины. И в какой-то миг, даже не знаю почему, я подняла к нему лицо. Мистер Кио склонился надо мной, в полумраке его темное лицо было неразличимо. Но зато глаза хищно блестели, пронзали, пожирали меня. Я вздрогнула – сама не знаю, от страха или от гнева, – но он стиснул и удержал меня, и я закрыла лицо руками, чтобы не видеть его. Позже, к утру, я торопливо оделась и помчалась без оглядки через поля, еще окутанные туманом.
Мистер Кио стар. Он нуждается во мне. И я решила, что с сегодняшнего дня он будет мужчиной моей жизни. Я наперед знаю, что вы скажете. Между нами такая огромная разница в возрасте, что сама эта идея кажется идиотской, безумной, невозможной. Ну да, эта разница существует: ровно сорок пять лет. Но когда я говорю, что он станет мужчиной моей жизни, я вовсе не имею в виду, что это навечно. Да и есть ли на свете что-нибудь вечное? Даже деревья и те не живут вечно. Даже звезды и те гаснут. Это нам сказал наш препод по естествознанию: «Звезды, которые вы видите в небе, находятся так далеко, что когда некоторые из них гаснут, то излученный ими свет еще миллионы лет продолжает доходить до земли». Я прекрасно знаю, что мистер Кио умрет. Однажды, глядя на море и на волны, он сделал мне такое признание: «Джун, вы не должны меня любить, ведь я мертвец, получивший отсрочку». И, увидев, что я не понимаю, добавил: «Я давно уже мертв, потому что совершил нечто ужасное, и нет мне прощения. Все, что я вижу вокруг, напоминает мне о смерти, понимаете?» На что я сказала: «Не знаю, зачем вы так говорите, ведь жизнь – это подарок». Но он ответил: «Взгляните на море. Оно кажется живым, оно бурлит, оно полно рыбы и ракушек, ваша мама – женщина моря – ежедневно черпает в нем улов, чтобы вы не умерли с голода. Но с другой стороны, море – это бездна, где все исчезает, все обречено на забвение. Вот почему я каждый день прихожу на берег моря, чтобы видеть его, не забывать о нем, знать, что я должен умереть и исчезнуть».
Вот почему я каждый день прихожу на берег моря, чтобы видеть его, не забывать о нем, знать, что я должен умереть и исчезнуть». Я запомнила его слова. Они стали для меня самым важным уроком из всех, что я слышала. Никто не говорил так со мной ни в школе, ни в церкви. Взрослые вообще без конца врут. Они уверяют, что знают, о чем говорят, но это ложь, ничего-то они не знают. Один только мистер Кио говорит чистую правду. Он не старается приукрасить жизнь. Его не назовешь слащавым, он горький и крепкий, как кофе. Вкус кофе теперь постоянно стоит у меня во рту, я больше не могу обходиться без этой горечи. Ее подарил мне мистер Кио в ту ночь, когда я лежала, прильнув к нему, в палатке. Теперь, выходя из школы, я не иду в бакалею вместе с другими ребятами, где они покупают lolli-pops или эскимо. Я иду в кафе-пиццерию, ее хозяин – молодой парень, о котором поговаривают, что он гей, но мне на это плевать, главное, он услужливый и подает мне черный кофе, не задавая лишних вопросов. Когда я рассказала об этом мистеру Кио, он бросил с ухмылкой: «Маленьким девочкам не годится пить кофе!» Но я его тут же отбрила: «А я уже не девочка!» Я не стала посвящать его в свое решение – насчет того, что он мужчина моей жизни. Не хочу торопить события, ведь его так легко напугать. Может, в глубине души он робок или боится того, «что люди скажут». Хотя нет, не думаю. Мистер Кио равнодушен к сплетням и шепоткам, ко всем этим грязным пересудам. Он мужественный человек. И кстати, он ведь был солдатом. Он мне об этом не рассказывал, я сама догадалась. По его манере держаться, по походке. Прямая осанка, и взгляд тоже прямой, – вдруг уставится на вас не мигая, будто хочет проникнуть в ваши мысли, разгадать подоплеку ваших слов. Вот почему люди его побаиваются, сторонятся. Мой отец тоже был солдатом; мать не хочет о нем говорить, но я в этом уверена. Он был солдатом, встретил мою мать, и они полюбили друг друга. Но он меня не бросил, нет, не мог он меня бросить, просто с ним что-то стряслось и он погиб, и молчание сомкнулось над ним.
Единственный человек, с кем мистер Кио общается, – это аптекарша; она, как я уже говорила, из разряда тех женщин, которым нравится пожирать мужчин с потрохами, обращать их в рабство, но с мистером Кио это у нее не пройдет, я ведь решила, что он принадлежит мне.
У аптекарши, конечно, есть свои преимущества (особенно если мистер Кио нуждается в лекарствах), но она не сумеет заботиться о нем так, как я. Кстати, однажды, в дождливый день, мы с ним укрылись в палатке, около пляжа, покинутого туристами. Он выглядел таким грустным и мрачным, что я сама, даже не спросив разрешения, начала делать ему массаж. Я прекрасно владею разными видами массажа. С самого детства я тренировалась в этом на матери. По вечерам, когда она возвращается с моря, у нее болит все тело; она ложится и просит меня: «Давай-ка, разомни меня посильнее, вот тут, и тут, и там». Мистер Кио удивился, но позволил мне это сделать. Он снял свой черный пиджак, и я стала массировать ему спину сквозь рубашку. Я стояла на коленях, склонившись над ним, и разминала пальцами его мышцы вдоль позвоночника и на шее, до самого затылка. Нас укрывала палатка, снаружи уже темнело. Мне кажется, в какой-то момент мистер Кио заснул, лежа на песке, потому что он повернулся на бок, и я почувствовала, как у него выровнялось дыхание. И я подумала: значит, мне удалось избавить его от черных мыслей, мыслей о смерти, – я их нащупала, массируя ему пальцами шею и голову, и эти мысли разлетелись по ветру и канули в море. Уже совсем стемнело; ночь принесла с собой белесый туман, который заволок почти все небо, и только на горизонте еще светлела широкая полоса солнечного заката. Я смотрела из открытой палатки на море и небо и думала о том, что смогу остаться с мистером Кио навсегда: сначала буду ему дочерью, а потом, когда подрасту, стану женой. Эта мысль мне очень понравилась, хотя я понимала, что еще не время сообщать ему о ней.