Потом он посмотрел на Тесс и немного смягчился.
– Послушайте, я здесь не для того, чтобы кого-то в чем-то обвинять. Тайцы начали следить за Фэрреном давно – еще до вашего приезда. Я хочу помочь вам, Том. Однако нужно помочь и сержанту Сомтеру. Что вам известно о Фэррене?
– Он бизнесмен. Застройщик.
Майлз рассмеялся:
– А в итоге станет владельцем бара. Такие, как он, всегда этим кончают.
– Вы не знаете его, – бросил я, внезапно разозлившись. – И не знаете меня.
– Том… – проговорила Тесс, но я на нее даже не взглянул.
– Я знаю, что вы не такой, как остальные, – сказал Джеймс Майлз.
Он старался быть ко мне великодушным – я это видел. Если не ради меня самого, то ради Тесс. Господи, что же она пережила, прежде чем нашла его в британском представительстве на Патак-роуд?..
– Я знаю, что вы просто шофер. Ведь так? Вы работали в «Дикой пальме» шофером?
Я подумал о строительной фирме, которая была у меня в Лондоне. Подумал о работавших на меня людях и о тех домах, что мы создавали своими руками.
– Да, так. Я просто шофер, – ответил я и отвернулся.
Наверное, они услышали рев мотоцикла, потому что вышли к нам навстречу.
Рори и Кива – в руках одинаковые книги с девочкой и поросенком на обложке. Господин и госпожа Ботен – глаза отведены в сторону. И, как ни странно, мальчик с золотой прядью в волосах – мальчик с пляжа, чао-лей, который мучил черепаху и воровал корзинки на Лойкратхонг. Он тоже держал в руках книгу, но другую – «Рассказы и сказки для младшеклассников», притом что выглядел года на два старше наших детей.
– Я помогаю ему с английским, – объяснила Тесс. – Он никогда не учился в школе – с ним занимается сестра. Можешь себе такое представить?
Я кивнул, потому что легко мог такое представить, а потом слез с мотоцикла, чувствуя себя грязным и усталым и зная, что эту грязь и усталость не смоет никакой душ.
Кива бросилась мне на шею.
– Мы тебя видели! По телевизору! Но ничего не поняли! Диктор говорил по-тайски!
Похоже, мы попали в местные новости. Я посмотрел на соседей: господин Ботен разглядывал незажженную сигарету, а госпожа Ботен грустно улыбалась. На этот раз я первый отвел глаза.
Кива осыпала мою руку поцелуями, зато Рори спрятался за госпожу Ботен и внимательно изучал обложку своей книги.
– Рори, – обратилась к нему Тесс, – поздоровайся с отцом.
Но мальчик по-прежнему жался к Ботенам и не смотрел на меня. Тесс опять произнесла его имя, на этот раз строже, тем жестким учительским тоном, который умела при необходимости придавать своему голосу, и он медленно поплелся в мою сторону.
Я покачал головой:
– Все в порядке. Он не обязан со мной здороваться.
Я пошел в дом. Кива по-прежнему держалась за мою руку и без умолку щебетала о том, что они видели по телевизору. Тесс отчитывала сына и благодарила Ботенов за то, что посидели с детьми. Я слышал их голоса, однако слова до сознания не доходили.
В голове вертелась одна мысль: все это не мое.
Все.
Мотоцикл. Дом. Мебель. Все принадлежит кому-то другому. А что же тогда принадлежит мне?
– Госпожа Ботен сразу же выключила телевизор, но мы успели увидеть тебя и твоих друзей, – сказала Кива, обдавая мою руку своим дыханием.
– Они мне не друзья. Джесси мой друг. Тот, у которого гиббон. Остальные – нет. – Я подумал о Фэррене. – Ничего хорошего они мне не сделали.
– Ладно, ладно, папа, я поняла, – проговорила Кива, широко распахнув глаза.
Я улыбнулся и дотронулся до ее щеки.
– Мне жаль, что все так вышло.
– Да я ничего, – поспешно сказала она. – А вот Рори даже плакал. Ему это все не понравилось.
– Ну, мне самому тоже не особо понравилось. – Я опустился на колени, чтобы заглянуть ей в лицо. – Но я не сделал ничего плохого.
Кива улыбнулась. Ее глаза светились любовью – любовью, которой я ничем не заслужил.
– Я знаю, – ответила она.
В доме Рори, не глядя в мою сторону, проскользнул к себе в комнату. Кива еще раз порывисто поцеловала меня в руку и последовала за ним.
Я вошел в гостиную, где мне ничто не принадлежало: ни кресло, ни стол, ни воздух, которым я дышал. Я опустился в это чужое кресло, совершенно измотанный, и веки сами собой закрылись. Потом я почувствовал, что передо мной кто-то стоит, и открыл глаза, зная, что увижу Тесс.
Рядом с ней стоял тайский мальчик, все еще держа в руках книжку для малышей. Я ощутил всплеск раздражения: моя семья подбирает беспризорников, хотя сами мы живем под чужой крышей.
– Ты все еще здесь? – спросил я у него.
Мальчик коротко кивнул.
– Приятно познакомиться, – произнес он тонким мелодичным голоском, который никак не вязался с его двужильным телом. – Как у вас дела? У меня хорошо.
Потом маленький таец повернулся к Тесс.
– Извините, мне нужно идти.
И ушел.
– Он ни в чем не виноват, – сказала Тесс, и мне стало стыдно.
– Прости, – проговорил я и мысленно добавил: «За все».
– Иди ко мне, – ответила Тесс, и я встал, обнял ее и зарылся лицом ей в волосы, а она принялась объяснять, что мне делать дальше.
– Сначала ты поешь.
Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с тарелкой, на которой лежал приготовленный госпожой Ботен пад-тай – обжигающе горячая лапша, завернутая в тонкий, как вафля, омлет.
– Потом ты приведешь себя в порядок. Потом ляжешь спать.
Тесс поцеловала меня в лоб. Я обмяк и повалился ей на руки, но она осторожно усадила меня и закончила:
– А утром поедешь искать работу. Договорились?
– Договорились.
Однако в воздухе висел главный вопрос, непроизнесенный, но почти осязаемый. Тесс улыбалась и ждала, когда я его задам.
– Может, лучше вернуться домой? – спросил я.
Жена взяла меня за плечи и легонько встряхнула.
– Мы и так дома, – тихо произнесла она.
На следующее утро я поднялся чуть свет, пока жена и дети еще спали, и выкатил из сарая старый «Роял Энфилд».
Было так рано, что до меня долетали звуки азана – мусульманского призыва к молитве. Иностранцы думают, что все тайцы – буддисты, однако эта часть Пхукета настолько же мусульманская, насколько буддийская. На северной оконечности острова, перед въездом на мост, соединяющий его с континентом, вообще встречается больше мечетей, чем храмов.
Я стоял в прохладных предрассветных сумерках, позволяя спокойной уверенности азана проникнуть мне в сердце. И снова меня пронзила мысль: ничто из этого я не могу назвать своим – ни мотоцикл, ни дом, ни даже умиротворение, принадлежащее чужой мне религии. Все это я взял лишь на время и рано или поздно должен вернуть.
Из-за угла соседнего дома появился господин Ботен, неся в руках охапку старых ловушек для ловли омаров.
– Насчет дома не волнуйтесь, – произнес он вполголоса, чтобы никого не разбудить. – Мне заплатили за полгода вперед.
Я понимал, что он хочет проявить участие, но невольно напрягся.
– Я не волнуюсь.
Господин Ботен положил ловушки на землю и посмотрел на свои руки, как будто заметил в них что-то новое.