Миниатюрная женщина в коротенькой юбке подняла визг, опасно раскачиваясь на невозможно высоких каблуках. Несколько туристов с довольными ухмылками на лицах остановились поглазеть на потасовку.
– Я больше не желаю вас видеть, – произнес сержант Сомтер и расправил плечи, готовясь заняться австралийцами. – Так что поезжайте домой. Просто поезжайте домой.
И он не имел в виду пляж Най-Янг.
Домой я попал после полуночи. У соседей свет не горел, на нашем крыльце Тесс оставила для меня лампу. В тусклом желтом свете я видел, как собака подняла ко мне мордочку, словно хотела проверить, есть ли у меня сердце. Когда я поставил мотоцикл в сарай и вернулся, она сидела все на том же месте и терпеливо ждала.
– Пошли, Мистер, – сказал я, поднял песика на руки и внес в дом.
Лондон.
Ночь, когда все пошло прахом.
Я несколько часов проторчал в аэропорту – рейс задержали, – и, пока отвез клиента в отель и добрался до дома, наступила глубокая ночь – тот краткий отрезок времени, когда кажется, будто весь город спит.
Едва войдя в дом, я сразу почувствовал, что откуда-то тянет холодным воздухом, и у меня перехватило дыхание. Я уставился в непроницаемую тьму гостиной и с леденящей уверенностью понял: что-то не так.
На мне была форма, упорно хранившая запах сигарет какого-то неведомого шофера, сколько бы раз ее ни сдавали в химчистку, и фуражка, которую я обычно срывал с головы, едва перешагнув порог. Но той ночью я ее не снял. Я просто стоял и вслушивался в тишину, по-прежнему сжимая в руке ключи от остывающего на подъездной дорожке служебного лимузина и ощущая на лице поток холодного воздуха.
Жена и дети спали. Несомненно, спали.
Я выдохнул – наверное, просто выпил слишком много кофе и устал после долгого дня за рулем, вот нервы и пошаливают. По пути к выключателю я задел ногой упавшую фотографию.
Я поднял ее и увидел, что через все стекло идет зубчатая трещина, похожая на молнию. Фотография была сделана всего два года назад – удивительно, как сильно изменились с тех пор дети. Кива смеялась и манила слона бананом, а Рори стоял позади нее и с немым обожанием наблюдал, как животное тянет хобот за лакомством.
Что-то завозилось у моих ног. Я нагнулся и сгреб в ладонь подергивающийся комочек шерсти. Я показал хомяку разбитое стекло, и он виновато посмотрел на меня своими глазками-бусинками.
– Что, Хэмми, опять разносишь дом?
Когда я поставил его на пол, в саду за домом включился сенсорный прожектор. На лужайке совершенно неподвижно стояла лиса и внимательно смотрела на меня сквозь стеклянные двери.
Я заметил, что они открыты.
Двери открыты.
Вот откуда тянет сквозняком. Я почувствовал, как струя уличного воздуха холодит мое внезапно покрывшееся потом лицо.
Лиса была молодая, тощая, но держалась так, будто все здесь принадлежало ей. Глаза горели в темноте двумя желтыми фонарями. И никаких признаков страха.
Прожектор погас. Тень лисы скользнула по садовой ограде и исчезла в ночи. Еще мгновение я стоял как вкопанный, не понимая, что происходит и что мне делать.
А потом бросился наверх, зовя ее по имени:
– Тесс!
Дверь в детскую была открыта. На пороге в одном халате стояла жена. В руке она держала угрожающего вида нож, с которым мы занимались дайвингом за несколько лет до рождения детей. Коралловые рифы, экзотические рыбы и Тесс в гидрокостюме – вот что мне вспомнилось при виде этого ножа. Я и не знал, что его до сих пор не выбросили.
Вдали завыла и стихла сирена. Я перевел взгляд с ножа на лицо Тесс, но она отрицательно покачала головой.
– Это не к нам, – тихо произнесла она. – Я вызвала полицию только что.
– Я вызвала полицию только что.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
– Может, это просто лиса, – проговорил я.
– Нет, Том, это не лиса.
Из складок ее халата, словно по волшебству, вынырнули наши двойняшки, такие не похожие друг на друга – и не только из-за круглых, как у Гарри Поттера, очков мальчика и длинных волос девочки. Они встали по бокам от матери и прильнули к ней. Глаза у обоих слипались. Рори старался не расплакаться.
– Может быть, они ушли, – сказала Тесс.
– Кто? – спросила Кива. – Кто ушел, мама?
– Может быть, – ответил я и начал спускаться на первый этаж, однако на верхней ступеньке остановился, услышав за спиной хлюпающий звук, как будто кто-то сглатывал слезы. Я знал, что это Рори, и оглянулся на него. Мне хотелось что-нибудь ему сказать, но нужные слова не приходили.
– Я пойду с папой, – объявила Кива.
Тесс дернула ее за руку, и она тут же замолчала.
– Оставайтесь здесь, – велел я. – И ничего не бойтесь.
– С Хэмми все в порядке? – спросил Рори, утирая нос рукавом пижамы с надписью «Всемирный фонд дикой природы».
– В полном порядке, – ответил я и начал спускаться.
Вот что сейчас произойдет, говорил я себе. Ты проверишь сначала двери в сад, потом все комнаты на первом этаже, но никого не найдешь. Некоторых вещей, конечно, не досчитаешься, и ладно. Это всего лишь вещи. Пускай забирают.
Драться я не хотел.
А потом снова включился сенсорный прожектор. Я видел в окно его резкий белый свет и знал, что на этот раз лиса ни при чем. Я чувствовал, как наполняется страхом сердце, ноги, рот.
Уходите, подумал я. Забирайте что угодно, только уходите.
Но когда я добрался до подножия лестницы и выглянул в ярко освещенный сад, то увидел, что он не ушел.
Дверь сарая была открыта, и этот пацан, этот мальчишка-переросток, этот здоровенный шкет, как раз выходил из нее, пятясь задом и держа в руках велосипед моей дочери. Свет прожектора, похоже, нисколько его не смущал. Посреди сада возвышалась какая-то темная груда. Прошла пара секунд, прежде чем я узнал в ней наш телевизор, DVD-плеер и всю прочую технику, которая раньше стояла в углу гостиной.
Прежде чем прожектор погас, парень успел посмотреть на меня мутным взглядом. Мы оба стояли не двигаясь, но я знал, что он по-прежнему там, в темноте, черный силуэт на черном фоне, не освещенный ни луной, ни уличным светом, который в городе не гаснет даже по ночам. Потом кто-то спустил в туалете на первом этаже воду, и я подумал: «Быть этого не может».
Я уставился на дверь туалета. Из нее вышел еще один парень, хмурясь и застегивая на ходу джинсы. На нем была моя старая кожаная куртка, и я заметил, что она ему немного мала.
Парень остановился и посмотрел на меня. Даже в тот момент я еще надеялся, что все кончится мирно: они бросятся бежать, похватав то, что смогут унести, а я буду без особого энтузиазма гнаться за ними, пока не услышу вой полицейской сирены.
Однако все произошло совсем не так.
Тот, что был в саду, положил велосипед на землю – осторожно, словно боялся его повредить, – и вошел в дом через разбитые стеклянные двери. Тот, что воспользовался нашим туалетом, подождал, пока первый приблизится, и попер на меня. Потом кто-то завыл от страха и ярости, а в следующий миг я понял, что это я сам.
Но ничего страшного не случилось.
Ведь они дрались только за те вещи, что валялись посреди сада, а я дрался за женщину и детей, которые ждали наверху.
В углу полицейского участка были свалены в кучу разноцветные металлические детали, покрытые облупившейся желтой, красной, синей и зеленой краской, одни замысловато изогнутые, другие искореженные и бесформенные.