– Да, я там бывал.
Это был даже не квартал, а несколько улиц – память о тысячах китайцев, которые приплыли на остров, чтобы работать на оловянных рудниках. Красивый старый район. Господин Ботен водил меня туда пить кофе, когда мы приезжали в Пхукет-таун за оборудованием для ресторана. Однако даже я понимал, что статью о нем продать будет нелегко.
Тесс дотронулась до моей руки, и я, не глядя на нее, все понял.
– Ник, – сказал я, – мы пойдем.
Кай вытерла слезы.
– Извините, – проговорила она, от стыда не смея поднять на нас глаза. – Извините, пожалуйста.
Кай ушла в угол комнаты, где висела мойка, и принялась возиться с чайником и парой кружек с отколотыми краями.
– Все в порядке, Кай. – Тесс быстро обняла девушку и поцеловала ее в золотистую прядь. – Нам правда пора.
Я тоже обнял Кай, и ее двоюродный брат зыркнул на меня глазами. Кажется, он с удовольствием перерезал бы мне горло.
Потом Ник и Кай посмотрели друг на друга так, словно кроме них в комнате никого не было. Снаружи доносились громкие голоса детей.
– Чан рак кхун джа дай, – тихо проговорил Ник.
Кай подошла к нему, и он привлек ее к себе.
– Чан рак кхун джа дай, – повторил он.
Двоюродный брат поднялся и ушел в спальню. Тесс наблюдала с порога.
– Да, – сказал я, – чувства не проходят из-за денег. Скажи жене, что любишь ее.
– Чан рак кхун джа дай, – снова произнес Ник. – Эта фраза значит гораздо больше.
А я подумал: разве может что-нибудь значить больше?
Я глубоко вдохнул и вышел за порог.
Это был долгий день, неприятный для всех, поэтому от одного водопада до другого мы шли молча, каждый наедине с собственными мыслями. Мы даже не смотрели друг на друга, пока не остановились и не различили вдали пение гиббонов.
В высоких тропических лесах над водопадом Бангпэ их становится слышно гораздо раньше, чем видно.
Мы вышли на ведущую к водопаду тропу, и лицо Рори озарилось счастьем.
– Вы только послушайте! – сказал он с улыбкой.
Мальчик поднял голову, и я заметил, что стекла его очков затуманились.
Впереди Кива нетерпеливо рубила мачете кусты.
– Давайте просто спустимся поскорее, – взмолилась она, вытирая лицо тыльной стороной ладони.
Мы все изнемогали от жары. Пропитанные потом футболки липли к телу.
– Да послушайте же! – воскликнул Рори. – Это Трэвис.
Я понимал, что он имеет в виду. На фоне общего хора гиббонов, этой странной ухающей музыки, похожей на концерт сов, которые изображают из себя свистульки, или концерт свистулек, которые изображают из себя сов, выделялся один голос – высокий, мелодичный, с легким, почти забавным вибрато.
– Может, он, – сказал Чатри, – а может, и не он.
– Да нет же, это Трэвис! – настаивал Рори.
Мы пошли вниз, мимо водопада Бангпэ, где в разгар жаркого сезона было совершенно безлюдно, и увидели первую гигантскую клетку, которая служила промежуточным звеном между реабилитационным центром и лесом.
Рори оказался прав: дрожащий голос принадлежал Трэвису. Гиббон легко раскачивался и перелетал с дерева на дерево, с неспешной грацией протягивая длинные руки, чтобы ухватиться за следующую ветку.
На земле Джесси наполнял из шланга поилку. Кроме него и Трэвиса, в клетке никого не было. Мы остановились и прижались лицом к проволочной сетке.
– А где его подруга? – спросил Рори. – Где Паула?
Не переставая работать, Джесси ответил:
– Ее больше нет.
Улыбка сбежала с лица Рори.
Улыбка сбежала с лица Рори.
– Паулы больше нет? – переспросил он.
Джесси выключил воду и подошел к нам. У нас над головой Трэвис продолжал перелетать с дерева на дерево под самой крышей клетки. Когда он достигал границы своей свободы, то разворачивался и возвращался обратно тем же путем. Гиббон не переставая пел высоким дрожащим голосом, и теперь мне казалось, что в его пении слышится нечто, чего я раньше не замечал.
Джесси посмотрел на Рори и заговорил, обращаясь к нему одному:
– На прошлой неделе я вошел в клетку и нашел Паулу мертвой.
Рори покачал головой – не от горя, а от недоумения.
– Белорукие гиббоны живут до тридцати-сорока лет, – сказал он, – а Пауле было… сколько? Шесть? Семь?
– Паула умерла молодой, – ответил Джесси и добавил, глядя на нас с Тесс: – Гепатит B.
– Гепатит B? – растерянно повторил Рори.
– Это такая человеческая болезнь, – пояснил я.
Кива с Чатри не спеша отправились дальше – к тем клеткам, где было больше гиббонов.
– Я не понимаю, – сказал Рори, глядя на Тесс.
– Объяснить ему? – спросил Джесси.
Я покачал головой и присел на корточки, чтобы мое лицо оказалось на одном уровне с лицом сына. После долгого перехода футболка на нем была мокрая насквозь. Он снял очки и принялся яростно их протирать.
– В баре Пауле делали уколы – вводили наркотики, чтобы она вела себя смирно или не засыпала по ночам. Наверное, они использовали плохую иглу, грязную иглу, чтобы ввести ей наркотик.
Рори кивнул и надел очки.
– Хорошо, – сказал он. – Я понял.
Он был слишком потрясен, чтобы плакать.
У нас над головой Трэвис с размаху вмазался в сетку и прижался к ней лицом, и мне впервые подумалось, что он похож на узника. Он по-прежнему пел свою надломленную песню, и теперь я понимал, что это песня скорби и потери.
Он пел для той, кого больше никогда не увидит – для молодой самки гиббона, которой отрубили пальцы за то, что она исцарапала пьяному туристу лицо.
– Мне жаль, малыш, – проговорил Джесси, глядя на Рори.
– Еще бы вам было не жаль! – бросил мой сын и крепко выругался.
Мать схватила его за руку и сильно дернула.
– Эй! – вмешался я. – Выбирайте выражения, молодой человек!
Трэвис соскочил на землю и прыгнул Джесси на руки, уткнулся лицом в футболку с надписью: «МЫ ДИКИЕ – НЕ НАДО НАС ГЛАДИТЬ» и обвил его шею одной длинной рукой. От этого зрелища моего сына передернуло.
– Сколько гиббонов нужно убить, чтобы поймать одного? – заговорил он. – Охотник стреляет в мать, и она падает с дерева, прижимая к себе детеныша. Большинство малышей погибает от удара о землю. Но не все. Взрослые гиббоны пытаются их защитить, и браконьеру приходится убить всю семью.
Рори тяжело сглотнул. Он не отрываясь смотрел на Трэвиса, прильнувшего к груди Джесси.
– А самое печальное, что они считают своей семьей любого негодяя, который забирает их к себе.
– Мне жаль, – повторил Джесси.
– Они нас любят, а мы их убиваем, – продолжил Рори. – Вот что самое печальное.
Трэвис снова залез на дерево.
– Хочу показать тебе новеньких, – сказал Джесси.
– Мне неинтересно. Пойду посижу у водопада. – Рори посмотрел на мать сквозь запотевшие стекла очков и добавил: – Сходите за мной, когда соберетесь возвращаться.
Мы не стали его удерживать и вместе с Джесси пошли дальше – туда, где Кива с Чатри наблюдали за самкой, кормящей детеныша.