– Ричард, заткнись. Какой же ты урод.
Злоупотребляющие, сквернословящие добродетельные христиане. Лаааадненько.
Потом девчонка поворачивается ко мне:
– Его отец – пастор в Бойзе. А ты в церковь ходишь?
– Хожу, но лишь потому, что заупокойные службы часто проводятся именно там.
Она, Ричард и Гарри переглядываются, и даже, хотя, как мне кажется, она не учится в Каскейдс, она понимает, о чем – и о ком – я говорю.
Кто-то врубает Суфьяна Стивенса на полную, и Ричард, Гарри да и все остальные подпевают всю дорогу до пригородов Сиэтла. Я отправляю Бэну СМС, что я рядом.
«Еще Раз только что попал в лоток, – отвечает он. – Оставлю специально для тебя».
Я позволяю себе отправить смайл в ответ.
– Будь осторожна, – говорит Упоротый Ричард, мы заворачиваем на съезд, и он начинает переползать через спинки сидений.
– Да это ты лазишь по машине на ходу.
Он втискивается рядом со мной.
– Я таких парней знаю. Видел, как он себя с Мэг вел. Снаружи само очарование, а внутри – полное говно.
И вот что самое безумное и страшно-ужасное. Я какую-то секунду была готова взяться защищать Бэна. Но вовремя осознала это и ужаснулась, ведь Ричард прав. Бэн – говнюк. Переспал с Мэг и послал подальше, а после ее смерти ему, конечно, стало стыдно, и он пытается быть со мной повежливее, чтобы загладить вину.
Я толком не понимаю, что я делаю здесь, бередя раны, которым лучше бы зарубцеваться. Или в Сиэтле, перед бунгало в районе Лоуэр-Куин-Энн. Но мной как будто движет что-то более сильное, чем я, потому что я не успеваю передумать, сказать доброжелателям, что я пойду красить с ними. Гарри уже сообщает мне, что обратно они поедут в районе пяти, а Ричард смотрит на меня отеческим взглядом, иначе и не скажешь, хотя я меньше кого бы то ни было на свете в курсе, как это выглядит, и фургон с ревом уезжает.
Я стою перед выцветшим голубым домом, перед которым валяются пивные банки и окурки. Я пытаюсь вызвать злость и ненависть к Бэну, чтобы они дали мне сил войти.
Дверь приоткрывается, и мимо меня проносится нечто маленькое и серенькое. Раз. Бэн был прав – он стал больше.
Затем дверь открывается шире, и за ним выскакивает сам Бэн – босиком и с мокрой головой.
– Черт!
– Что такое?
– Мы их в переднюю дверь не выпускаем, – он ныряет под куст и выносит оттуда Раза за шкирку. – Машин слишком много.
– А.
Бэн протягивает мне покорного котенка. Я целую его в пушистый лобик, а он царапает меня прямо под ухом.
– Ай! – вскрикиваю я.
– Да, он жутко неугомонный.
– Вижу, – я протягиваю его Бэну обратно.
– Заходи, – говорит он.
И открывает дверь. Пол деревянный и потертый, но повсюду красивые новые встроенные деревянные полки с кучей книг, дисков и мерцающих свечей с религиозными изображениями. Включив свет, Бэн наклоняется ко мне, я на миг даже воображаю, что он меня поцелует, и у меня сжимаются кулаки. Но он убирает волосы и смотрит на шею.
– Царапина серьезная.
– Царапина серьезная.
Я трогаю ее пальцем, она проходит по шее неровной полоской.
– Ничего.
– Надо обработать перекисью водорода.
– Все нормально.
Он качает головой.
– Котята ходят в лоток. От царапины может быть заражение.
– Да это все бред, просто слова из песни.
– Нет, все абсолютно реально. Могут воспалиться гланды.
– Откуда ты столько всего знаешь о кошках?
– Когда я рос, у нас их было много. Мама считала неправильным кастрировать их и стерилизовать. Как для них, так и для людей.
Я вхожу вслед за ним в розовую ванную комнату, отделанную в стиле шестидесятых, тут еще влажно после того, как он принимал душ. Порывшись в шкафчике, Бэн достает пузырек перекиси. Смочив ватный диск, наклоняется ко мне.
Я выхватываю диск.
– Сама справлюсь, – говорю я. Царапина белеет, перекись пузырится, одну секунду жжет, а потом все становится хорошо. А мы остаемся стоять в маленькой, жалкой и влажной ванной.
Я выхожу, Бэн – за мной и показывает мне дом: в гостиной мебель разных стилей, зоопарк музыкального оборудования в подвале. Потом свою комнату: низкая темная кровать, темные стены, акустическая гитара в углу и те же красивые полки, что и в гостиной. Но в дверь я не захожу.
Дождь прекратился, поэтому мы спускаемся по длинной лестнице на задний двор, и Бэн обводит его рукой.
– Вот тут они проводят почти все время.
– Кто? – И тут я вспоминаю, ради чего приехала. – А, пацаны.
– Знаешь, кстати, об этом… – начинает он.
– Ты их кастрировал?
– Это еще Мэг сделала, – он запинается об ее имя, но потом собирается. – Но они все равно не мальчики, то есть не оба. Еще Раз – девочка. А я думал, что они братья.
– Они, наверное, из одного помета. И все равно работает.
– Что работает?
– Шутка, – Бэн смотрит на меня озадаченно, так что я объясняю. – Раз и Еще Раз поехали кататься на лодке. Раз вывалился. Кто остался?
– Еще… – он осекается. – Ага, понял. – Бэн чешет голову, задумывается. – Только она имена перепутала. Потому что девочки не осталось.
Ну и вот. Мы вернулись к тому, почему я сюда приехала. Не котят повидать. А вот из-за этого. Потому что нас объединяет теперь эта трагическая связь. И мы стоим, а вокруг все мокрое. Затем он садится на ступеньки и закуривает. Предлагает сигарету и мне. Я качаю головой.
– Не пью. Не курю, – говорю я, подражая песне из восьмидесятых, которую мы с Мэг отыскали на старых кассетных сборниках Сью.
– А чем ты занимаешься? – продолжает цитировать Бэн.
Я сажусь рядом.
– Хороший вопрос, – я поворачиваюсь к нему. – А чем тызанимаешься?
– Иногда подрабатываю на стройке то тут, то там, работаю с деревом. Концерты, бывает, даю.
– Ах да. «Скарпс».
– Ага. Вчера играли, и сегодня тоже концерт.
– И здесь успел, и там.
– Можно и так сказать.