Андрей сел.
- Что нового? - спросил Хан.
- Так, - сказал Андрей. - Ничего. Ты когда-нибудь думал, куда делись последние пять лет?
- Почему именно пять?
- Цифра не имеет значения, - сказал Андрей. - Я говорю «пять», потому что лично я помню себя пять лет назад точно таким же, как сейчас. Так же шатался тут повсюду, глядел по сторонам, думал то же самое. А ведь еще пять лет пройдут, и то же самое будет, понимаешь?… Чего ты на меня так смотришь странно?
- Эй, - сказал Хан, - приди в себя.
- Да я вроде в себе.
Хан покачал головой.
- Скажи-ка мне быстро, - проговорил он, - что такое желтая стрела?
Андрей удивленно поднял глаза.
- Вот странно, - сказал он. - Я сегодня в ресторане как раз думал о желтых стрелах. Точнее, не о желтых стрелах, а так. О жизни. Знаешь, там скатерть была грязная, и на нее свет падал. Я подумал…
- Ну-ка встань.
- Зачем?
- Встань, встань, - повторил Хан и вылез из-за стола.
Андрей поднялся на ноги, и Хан довольно грубо схватил его за воротник и несколько раз тряхнул.
- Вспомни, - сказал он, - почему ты сюда пришел?
- Убери руки, - сказал Андрей, - что ты, одурел? Я просто так зашел.
- Где мы находимся? Что ты сейчас слышишь?
Андрей отодрал его руки от своей куртки, недоуменно наморщился и вдруг понял, что слышит ритмично повторяющийся стук стали о сталь, стук, который и до этого раздавался все время, но не доходил до сознания.
- Что такое желтая стрела? - повторил Хан. - Где мы?
Он развернул Андрея к окну, и тот увидел кроны деревьев, бешено проносящиеся мимо стекла слева направо.
- Ну?
- Подожди, - сказал Андрей, - подожди.
Он схватился руками за голову и сел на диван.
- Я вспомнил, - сказал он. - «Желтая стрела» - это поезд, который идет к разрушенному мосту. Поезд, в котором мы едем.
- Ты сейчас помнишь, что с тобой было? - спросил Хан.
- Уже плохо, - сказал Андрей. - Только в общих чертах. Вроде ничего особенного и не произошло. Как меня зовут, я знал, из какого я купе - тоже. Но это как будто был совсем не я. Я себя очень странно чувствовал - словно есть разница, в каком вагоне ехать. Словно у всего происходящего появилось бы больше смысла, если бы скатерть в ресторане была чистой. Или если бы по телевизору показывали другие хари, понимаешь?
- Можешь не объяснять, - сказал Хан. - Ты просто стал на время пассажиром.
Андрей отвернулся от окна и поглядел на стену тамбура, где была панель с двумя пыльными циферблатами и надписью «проверять каждые…» (дальше был пропуск).
- Я и сейчас пассажир, - сказал он. - И ты тоже.
- Нормальный пассажир, - сказал Хан, - никогда не рассматривает себя в качестве пассажира. Поэтому если ты это знаешь, ты уже не пассажир. Им никогда не придет в голову, что с этого поезда можно сойти. Для них ничего, кроме поезда, просто нет.
- Для нас тоже нет ничего кроме поезда, - мрачно сказал Андрей. - Если, конечно, не обманывать самих себя.
Хан усмехнулся.
- Не обманывать самих себя, - медленно повторил он. - Если мы не будем обманывать самих себя, нас немедленно обманут другие. И вообще, суметь обмануть то, что ты называешь «самим собой», - очень большое достижение, потому что обычно бывает наоборот - это оно нас обманывает. А есть ли что-нибудь другое, кроме нашего поезда, или нет, совершенно не важно. Важно то, что можно жить так, как будто это другое есть. Как будто с поезда действительно можно сойти. В этом вся разница. Но если ты попытаешься объяснить эту разницу кому-нибудь из пассажиров, тебя вряд ли поймут.
- Ты что, пробовал? - спросил Андрей.
- Пробовал. Они не понимают даже того, что едут в поезде.
- Какой-то бред получается, - сказал Андрей. - Пассажиры не понимают того, что едут в поезде. Услышал бы тебя кто-нибудь.
- Но ведь они и правда этого не понимают. Как они могут понять то, что и так отлично знают? Они даже стук колес перестали слышать.
- Да, - сказал Андрей, - это точно. Это я на себе почувствовал. Я, когда в ресторан зашел, еще подумал - как тихо, когда нет никого.
- Вот именно. Тихо-тихо. Даже слышно, как ложечка в стакане звенит. Запомни, когда человек перестает слышать стук колес и согласен ехать дальше, он становится пассажиром.
- Нас никто не спрашивает, - сказал Андрей, - согласны мы или нет. Мы даже не помним, как мы сюда попали. Мы просто едем, и все. Ничего не остается.
- Остается самое сложное в жизни. Ехать в поезде и не быть его пассажиром, - сказал Хан.
Дверь в тамбур распахнулась, и вошел проводник. Андрей узнал своего соседа по столику в ресторане - только теперь он был в фуражке, а его китель с петлицами, на которых серебрились какието скрещенные молотки или разводные ключи, был расстегнут на выпуклом животе, и виднелась вязаная малиновая жилетка, надетая поверх форменной черной рубахи. Он рассеянно крутил вокруг ладони веревку с символом своей должности - ключом, маленьким никелированным цилиндром с крестообразной ручкой, который использовался в качестве кастета при общении с пьяными пассажирами или для открывания бутылок. Проводник тоже узнал Андрея, широко улыбнулся и приложил три сложенных щепотью пальца к козырьку.
- Чего это он скалится? - спросил Хан, когда проводник скрылся в вагоне.
- Так. За столом разговорились. А что делать, если это опять случится?
- Что? - спросил Хан. - Ты про проводника?
- Нет. Если я опять стану пассажиром.
- Надо просто перестать им быть, и все. Это со всеми нами иногда бывает.
- Что значит - со всеми нами? Нас что, здесь много?
- Я думаю, да, - сказал Хан. - Должно быть много, только мы друг друга не знаем. Раньше точно было много.
- Скажи, а от кого ты про все это первый раз узнал?
- Не знаю, - сказал Хан, - я их не видел.
- Как это? Как ты мог что-то узнать от тех, кого ты не видел?
- А вот так, - сказал Хан, и Андрей понял, что тот не собирается дальше развивать эту тему.
- Ну а где они сейчас? - спросил он.
- Я думаю, что они там, - сказал Хан и кивнул за окно, где плыло бесконечное поле, заросшее травой, по которой, как по воде, шли волны от ветра.
- Они умерли?
- Они сошли. Однажды ночью, когда поезд остановился, они открыли дверь и сошли.
- По-моему, ты что-то путаешь, - сказал Андрей. - «Желтая стрела» не останавливается никогда. Это все знают.
- Послушай, - сказал Хан, - опомнись. Пассажиры не знают, как называется поезд, в котором они едут. Они даже не знают, что они пассажиры. Что они вообще могут знать?
Как только Андрей открыл дверь, он понял, что в его вагоне что-то произошло. У входа в одно купе стояло несколько человек в темных костюмах; плакала пожилая женщина в черной шали. Радио не работало, зато из купе, где жил Авель, неслась тягостная музыка: играл маленький магнитофон. Андрей вошел к себе.
- Что случилось? - спросил он Петра Сергеевича.
- Соскин умер, - сказал Петр Сергеевич, откладывая книгу. - Сейчас похороны.
- Когда это?
- Вчера ночью. К Авелю теперь очередника подселяют.
- Вот он чего такой мрачный был, - сказал Андрей и посмотрел на книгу, которую читал Петр Сергеевич. Это был Пастернак, «На ранних поездах».
- Да, - сказал Петр Сергеевич, - верно. Не получилось у него. Он сюда брата хотел переселить.