— Как удачно, — сказала она.
— Возможно, вам будет столь же приятно узнать, — сказал он, — что за минувшие четыре дня, считая с вечера четверга, я познакомился и сроднился с разумной и уверенной манерой письма некоего Сэмюэля Джонсона
— Переменился? Я? — Он отшатнулся, будто от холодного сквозняка.
— Мне хочется, чтобы ты их перечитал, — повторила она.
— Но почему?
— Потому что.
— Чисто женская логика. — Он хлопнул себя по колену. — Но я постараюсь. Как только вспомню, перечту их все до одной.
— И еще, Чарли, пообещай, что будешь читать их ежедневно, всю оставшуюся жизнь?
— Ваше желание, любезнейшая, для меня — закон. Будь добра, передай солонку.
Но он не сумел вспомнить заглавия тех книг. Вечер тянулся нескончаемо, а она, кусая губы, все рассматривала свои пальцы.
Ровно в восемь она подскочила, воскликнув:
— Я сама вспомнила!
Через считанные мгновения она уже мчалась в автомобиле по темным улицам в книжный магазин, где, смеясь, купила десять книг.
— Спасибо! — сказал продавец. — Заходите еще!
Ее проводил звон колокольчиков над дверью.
Чарли обычно читал по ночам, засиживаясь иногда часов до трех, и добирался до постели на ощупь, когда глаза уже ничего не видели.
Сейчас, в десять часов, прежде чем лечь спать, Мари проскользнула в библиотеку, молча выложила все десять купленных книг и на цыпочках удалилась.
Подсматривая в замочную скважину, она думала, что сердце у нее выпрыгнет из груди. Ее трясло, как в лихорадке.
Через некоторое время Чарли поднял взгляд на письменный стол. Заметив новые книги, он прищурился. А после недолгих колебаний закрыл том Сэмюэля Джонсона, но не сдвинулся с места.
— Ну давай! — шептала Мари в скважину. — Давай же ты! — От волнения у нее перехватывало дух.
Чарли задумчиво увлажнил губы, а потом не спеша протянул руку. Взяв одну из новых книг, он открыл ее, устроился в кресле и стал читать.
Тихо напевая себе под нос, Мари отправилась спать.
Наутро он ввалился в кухню с радостным криком:
— Привет, красавица! Привет, милое, удивительное, доброе, понимающее создание, живущее в этом огромном, бескрайнем, прекрасном мире!
Ее взгляд лучился счастьем.
— Сароян? [17]— уточнила она.
— Сароян? [17]— уточнила она.
— Сароян! — воскликнул он, и они приступили к завтраку.
Америка
(стихотворение)
Здесь есть мечта, которая зовет
Тех, кто берет билет на самолет
И в поздний час среди небесных трасс
Гадает: к счастью иль к беде?
А мы, как рыбины в воде,
Плывем, считая: всюду так, свободен всяк
И пруд бескрайний — сам себе кумир.
Но дальний мир
Не виден нам, глупцам.
Пристало ль нам бранить других,
Кто по воде, по небесам стремится к нам?
Но мы твердим: уж слишком много их.
А сами ищем рай себе на старость —
Любой далекий край,
Чтоб в нем прожить, сколь нам осталось.
«Опомнитесь!» — увещевает Чад.
«Вы спятили? — арабы вопиют. —
Мы отдали б себя, чтобы забыть тот ад.
Неужто взгляд ваш слеп? Свободы воздух — хлеб.
Свободы роща — ваш приют,
Так развернитесь к ней лицом,
Дышите каждым деревцом».
Но нет. Для нас — само собой
Свобода, что дарована судьбой.
Десятки, сотни рвутся каждый день
Под эту сень
Из мира, что нещадно их исторг.
Спроси у них: Америка плоха?
Ответ — в глазах. Ну что таить греха?
А мы: «Ах, что за шум, к чему такой восторг?»
Пойми — вдали от бедствий и войны
Все люди счастья попытать вольны.
А ты цветной листаешь каталог,
Процент высчитываешь, глядя в потолок,
И невдомек тебе, что здесь — магнит,
Мечта, которая манит.