И она у нас будет. А пока мы не желаем тонуть в болоте безверия. Благодарю за внимание.
Потом показали камеры пыток. Пустые. Но пол был выпачкан калом и на нем валялись цепи. А на стенах кровь.
— Здесь, — прокомментировал Лидо Мамин, — предатели и обманщики выкладывают всю подноготную.
В последнем эпизоде Мамин красовался в огромном саду в окружении телохранителей, жен и детей. Дети не смеялись и не резвились. Они, как и охранники, молча смотрели в объектив кинокамеры. Жены, наоборот, улыбались, некоторые держали на руках малышей. Лидо Мамин скалил свои крупные желтые зубы. Он казался довольно симпатичным, в него можно было даже влюбиться.
Финальный кадр г— река, кишащая откормленными крокодилами. Они покоились на воде с раздутыми брюхами и ворочали выпуклыми глазами, провожая трупы, которые проплывали мимо. Конец фильма.
Это было захватывающее зрелище, и я от всей души поздравил Пинчота с удачей.
— Да, — отозвался он, — меня притягивают неординарные личности. Поэтому я набрел на вас.
— Весьма польщен, — ответил я, — оказаться в компании Лидо Мамина.
— Вот и хорошо, — заключил он, и мы отправились к нему домой.
Франсуа Расин по-прежнему суетился у своей рулетки. Он уже порядочно нагрузился. Лицо его горело. Перед ним громоздилась целая гора фишек. Длинный столбик пепла на его сигаре держался чудом. Потом упал прямо на стол.
— Я выиграл один миллион четыреста пятьдесят тысяч долларов.
Шарик остановился на каком-то номере. Франсуа сгреб очередную порцию фишек.
— Хватит. Нельзя жадничать.
Мы прошли в переднюю, сели. Джон пошел за бутылкой и посудой.
— А что вы собираетесь делать с выигрышем? — спросила Сара.
— Раздам. Суета это все. Жизнь — штука никчемная. Деньги тоже.
— Деньги — как секс, — констатировал я. — Они кажутся необходимыми, когда их нет.
— Литературщина, — сказал Франсуа.
Явился Джон. Открыл первую бутылку и разлил вино по стаканам.
— Вам надо ехать в Париж, — сказал он мне. — Там вас очень высоко ценят. А здесь вы чужой.
— А бега там есть?
— Еще бы! — сказал Франсуа.
— Он терпеть не может разъездов, — вставила Сара. — А бега и здесь есть.
— Не такие, как в Париже, — парировал Франсуа. — Поезжайте в Париж. Вместе пойдем на ипподром.
— Но мне же нужно писать этот чертов сценарий.
— Поиграем на лошадках, потом попишем сценарий.
— Надо подумать.
Джон зажег сигару. Закурил и Франсуа. Сигары были длинные, круглые и, когда их поджигали, издавали шипение.
— Помоги мне Бог, — сказала Сара.
— А мы с Франсуа вчера были в Лас-Вегасе.
— Ну и как? — поинтересовалась Сара.
Франсуа сделал большой глоток из стакана, затянулся, выпустил огромное кудрявое облако дыма.
— Слушайте. Слушайте внимательно. Мне поперла удача. Выигрываю пять штук, весь мир у меня в кармане, поймал Бога за бороду. Я все превзошел. Я есмь все. Мне нет преград. Материки трепещут. И тут Джон хлопает меня по плечу и говорит: «Пошли глянем на Тэба Джонса». — «Кто такой Тэб Джонс?» — спрашиваю. — «Да какая тебе разница, — отвечает, — пошли, да и все».
Франсуа осушил стакан. Джон подлил ему еще.
— Ну вот, идем куда-то там. Тэб Джонс. Поет. Рубаха на груди расстегнута до пупа. Грудь волосатая. Лоснится от пота. На голом теле болтается огромный серебряный крест.
На голом теле болтается огромный серебряный крест. Рот разевает. Штаны в обтяжку. Поглаживает яйца и поет о том, как нужно ублажать женщину. Поет отвратительно и сам мерзкий до жути. Поет про женщин, но это все липа, по нему сразу видать, что ему-то мужик нужен. Меня прямо затошнило от него. И мы еще за это бабки платили. Ну, поделом нам, дуракам. Кто такой этот Тэб Джонс? Ему платят большие тыщи за то, что он чешет яйца и на груди у него блестит крест. Люди добрые голодают, а этот идиот — кумир публики! Бабы визжат! Они думают, что он настоящий! Этот-то картонный шут, который во сне мочит постель… Я говорю:
«Джон, Бога ради, давай слиняем, у меня крыша поехала и вообще я сейчас концы отдам!» — «Погоди, — отвечает, — может, дальше будет лучше». Но получается не лучше, а хуже, этот парень орет все громче, еще больше вылезает из рубашки, пупком сверкает. Смотрю, женщина, которая рядом со мной, лезет себе в трусы. «Мадам, — спрашиваю, — вы что-нибудь потеряли?» Пупок у него похож на закрытый глаз, и грязный. На него даже птичка побрезговала бы капнуть. И тут этот Тэб Джонс поворачивается и высовывает из штанов свой зад. А мы за свои бабки должны любоваться этой жирной, дряблой, отвратительной задницей! Я немало перевидал за свою жизнь. Однажды, например, меня ни за что ни про что поколотил один фараон. Ну, почти ни за что. Но глядя на эти мерзкие ягодицы, я чувствовал себя пакостней, чем когда меня отделывал тот парень с дубинкой. «Джон, — взмолился я, — смываемся, или мне крышка!»
Джон улыбнулся:
— И мы ушли. И мне, правда, хотелось поглядеть на Тэба Джонса. Франсуа дошел до белого каления. На губах у него выступила пена. Он брызгал слюной, кончик сигары намок и потемнел.
— Тэб Джонс! Кто такой этот Тэб Джонс? На кой черт он мне сдался? Тэб Джонс — дурак! Мне светило пять тыщ, и что мы делаем — идем смотреть Тэба Джонса! Что он мне, брат или сват? Дурак!
— Итак, — прервал его Джон, — мы вернулись к рулетке.
— Да, — согласился Франсуа. — Вместо того чтобы загрести пять штук, мне пошли глазеть на этого мудака. Сбил мне всю игру. Что за Тэб Джонс такой? Что я, попсы не видал? Где я? Рулетка крутится, а я стою вышибленный из игры. Какие ставки? Какие цвета? Мне уже ничего не светит. Я потерял ориентировку. Голова идет крутом. Концентрация нарушена, я проигрываю, и этого не поправишь. Поняв, что шансов у меня нет, я с отчаяния поставил на кон все, что у меня было. Я разом совершил все ошибки, какие только можно было сделать. Как будто мной овладела какая-то вражья сила. Я был раздавлен. И все почему? Потому что пошел смотреть Тэба Джонса. Кто же такой этот долбаный Тэб Джонс, я вас спрашиваю?
Франсуа изошел яростью и сник. Сигара вывалилась у него изо рта. Сара подняла ее и положила в пепельницу. Франсуа тут же достал из кармана новую, обрезал, размял в пальцах, сунул в рот и, в секунду собравшись, ловко зажег. Потом протянул руку за бутылкой, разлил по стаканам и улыбнулся:
— Черт, я бы, наверное, все равно проигрался. Но игрок, который не может найти извинительного предлога для своего проигрыша, — человек конченый.
— Литературщина, — сказал я.
— Жаль, я не умею писать, а то накорябал бы сценарий вместо тебя.
— Благодарю.
— Сколько он вам платит?
Я сделал неопределенный жест рукой.
— Я напишу сценарий, а гонорар разделим пополам, идет?
— Идет.
— Нет, — вмешался Джон, — вы что, за дурака меня держите? Я уж как-нибудь сумею узнать руку автора.
— Черт с тобой, — сказал Франсуа. — Пускай тебе пишет Тэб Джонс своим хреном.