Солнце не взошло.
У нас тут холодно и воняет.
Еды не осталось.
И мы все говорим ей, Сестре Виджиланте, все дружно: тише, тише. А то снаружи услышат и придут нас спасать.
Замок щелкает, дверь открывается, и на пороге стоит миссис Кларк в своем махровом халате, натянутом на груди. Глаза у нее красные и припухшие. Она выходит в коридор и закрывает за собой дверь.
— Послушайте, дамочка, — говорит Сестра Виджиланте. — Так нельзя обращаться с заложниками.
Герцог Вандальский стоит рядом с ней. Тот самый Герцог Вандальский, который вчера ночью спустился в подвал с хлебным ножом и перерезал все провода, ведущие к отопительному котлу.
Миссис Кларк трет глаза.
Агент Краснобай говорит из-за видеокамеры:
— Вы хоть знаете, сколько сейчас времени? Товарищ Злыдня говорит в диктофон Графа Клеветника:
— А вы знаете, что у нас нет горячей воды?
Товарищ Злыдня, которая отследила, куда идут медные трубы на потолке в подвале, добралась до бойлерной и отключила подачу газа к котлу для нагрева воды. Уж она должна знать. Она собственноручно свинтила вентиль с газового клапана и спустила его в водосток.
— Мы объявляем забастовку, — говорит щупленький Святой Без-Кишок. — Никто ничего не напишет. Никаких потрясающих «Франкенштейнов» и иже с ними, пока тут не будет тепло.
Сегодня утром: Ни тепла. Ни горячей воды. Ни еды.
— Послушайте, дамочка, — говорит Недостающее Звено. В узеньком коридоре, куда выходят двери гримерных, он стоит вплотную к миссис Кларк, так что его бородища едва не трется о ее лоб. Одной рукой он хватает ее за грудки и сгребает в кулак ткань халата. Подтянув ее вплотную к себе, так что ее необъятный бюст расплющивается о его грудь, он приподнимает ее над полом.
Вцепившись в волосатую руку, которая держит ее навесу, миссис Кларк дрыгает ногами, таращит глаза, запрокидывает голову назад и ударяется затылком в закрытую дверь. Ударяется, судя по звуку, неслабо.
Недостающее Звено трясет ее и говорит:
— Скажите старику Уиттиеру: пусть он сделает что-нибудь, чтобы у нас тут была еда. И чтобы отопление работало. Или пусть выпустит нас отсюда, вот прямо сейчас.
Мы: невинные жертвы заспавшегося, злобного психопата, похищающего людей.
В синем бархатном холле сегодня на завтрак не будет вообще ничего.
Пакетики, в которых было хоть что-то с печенкой, проткнуты раз по десять-пятнадцать каждый. У нас никто не любил печенку.
Серебристые майларовые подушечки там, в холле, они все сдулись. Все до единой. Надо же было такому случиться, чтобы всех нас посетила одна и та же мысль.
Даже при том, что отопление не работает, и уже стало холодно, еда успела испортиться.
— Надо во что-то его завернуть, — говорит миссис Кларк. Завернуть тело и отнести в дальний угол подвала, к Леди Бомж.
— Этот запах, — говорит она, — это не продукты. Мы не спрашиваем о подробностях, как он умер. Даже лучше, что мистер Уиттиер умер за сценой. Так мы сами сможем придумать наиболее страшный сценарий его кончины. Вот он лежит ночью в постели и с ужасом наблюдает за тем, как раздувается его брюхо. Все больше и больше. Вот он уже не видит своих ног. Потом что-то рвется внутри, и он чувствует, как поток теплой еды омывает легкие. Печень и сердце. Потом его пробивает озноб. Это шок. Серые волоски на груди буквально полощутся в холодном поту. Пот ручьями течет по лицу. Руки и ноги дрожат. Первые признаки комы.
Миссис Кларк может рассказывать все, что угодно. Все равно ей никто не поверит.
Первые признаки комы.
Миссис Кларк может рассказывать все, что угодно. Все равно ей никто не поверит. Потому что теперь она — новый главный злодей. Теперь она будет нас мучить. Злобная мегера.
Да, мы сами поставим этот эпизод. Он будет истошно кричать и бредить. Закрывая лицо руками, прячась за растопыренными пальцами, белый как мел, мистер Уиттиер будет вопить, что за ним пришел дьявол. Будет кричать: помогите!
А потом впадет в кому. И умрет.
Святой Без-Кишок с его мудреными словами — брюшина, двенадцатиперстная кишка, пищевод, — он знает, как все это правильно называется,
В нашей версии мы все стоим на коленях у/постели Уиттиера и молимся за него. Бедные-бедные мы, невинные жертвы, запертые в заброшенном театре, умирающие от голода, мы все равно молимся за бессмертную душу нашего мучителя. Потом — постепенное мягкое затемнение. И пошла реклама.
Вот сцена из фильма, которому суждено стать хитом. Сцена, которая так и просится на премию «Эмми».
— Что хорошо в мертвецах, — говорит Обмороженная Баронесса, нанося очередной слой помады на свои несуществующие губы. — Они не могут тебя поправить.
Тем не менее хорошая история означает отсутствие отопления. Медленное умирание от голода означает, что мы остаемся без завтрака, Ходим в грязном. Может быть, мы не такие талантливые, как лорд Байрон и Мэри Шелли, но мы все же способны вытерпеть неудобства, чтобы наша история стала работать на нас.
Мистер Уиттиер, наше старое мертвое чудовище.
Миссис Кларк, наше новое чудовище.
— Сегодня, — говорит Хваткий Сват, — будет длинный день. Длинный-длинный.
И Сестра Виджиланте поднимает руку, и часы у нее на запястье отсвечивают зеленым в сумрачном коридоре. Сестра Виджиланте встряхивает часы, чтобы все видели, как они светятся, и говорит:
— Сегодня день будет такой, какой я скажу…
Она говорит миссис Кларк:
— А теперь покажи, где включать этот чертов свет.
И Недостающее Звено ставит ее на пол
Кларк и Сестра Виджиланте на ощупь пробираются в темноте, держась за сырые стены, к мутному серому свету призрачьего огонька на сцене.
Мистер Уиттиер, наш новый призрак. Даже у Святого Без-Кишок урчит в животе. Некоторые женщины, говорит Мисс Америка, пьют уксус, чтобы уменьшить желудок. А голодные боли — это действительно очень больно.
— Расскажите мне что-нибудь, — говорит Мать-Природа. Она зажгла ароматическую свечу, яблоко с корицей, со следами зубов на воске. — Кто-нибудь, — говорит она. — Расскажите мне такую историю, чтобы мне уже никогда не хотелось есть…
Директриса Отказ говорит, прижимая к груди своего кота:
— История, может быть, и отобьет аппетит у тебя, но Кора-то все равно голодный.
И Мисс Америка говорит:
— Скажи своему коту, что еще через пару дней он и сам перейдет в категорию еды. — Ее ярко-розовый спортивный купальник уже смотрится чуточку великоватым.
И Святой Без-Кишок говорит:
— Пожалуйста. Кто-нибудь. Отвлеките меня, пожалуйста, чтобы я не думал про свой желудок. — У него совсем другой голос, суховатый и мягкий. В первый раз он говорит не с набитым ртом.
Вонь — густая и плотная, как туман. Никто не хочет дышать таким воздухом.
И направляясь к сцене, к пятну света вокруг призрачьего огонька, Герцог Вандальский говорит:
— До того, как я продал первую картину… — Он оглядывается, чтобы убедиться, что мы идем следом, и говорит: — Я был антиподом вора, который специализируется на предметах искусства.