Но должно быть, она хорошо играла, иначе этот старик не подошел бы.
– Она когда-нибудь рассказывала о своих родителях?
– Нет. Только то, что они погибли при пожаре.
– А вы не видели их фотографий? Или ее в детстве?
– Нет. Она сказала, все сгорело.
– Вам было не интересно?
– Она не хотела о них говорить, ее это огорчало. Так что я не спрашивала.
– Вы постоянно старались не огорчать свою мать, правильно? Вы это помните?
– Да.
– Почему?
– Почему? Потому что… я сама по себе была уже проблема для нее.
– Почему вы так решили?
– Потому что ей приходилось за мной приглядывать.
– Давайте вернемся к вашему чувству страха. Чего вы боитесь?
– Я говорила уже – не знаю.
– Может быть, ваша мать чего-то испугалась?
– Нет.
Диггерс молча ждала. Потом Дена сказала:
– Думаю, один раз она испугалась. Того человека.
– Какого?
– Которого увидела. Мы тогда еще жили в Нью-Йорке. Мы возвращались домой, шел снег. Повернули за угол, и, когда дошли до дома, она внезапно остановилась. Я подняла на нее глаза и увидела, что она смотрит на человека, говорившего с клерком за стойкой. Он стоял к нам спиной, и я видела только, что это крупный мужчина в черном клетчатом пальто. Я спросила: «Что случилось?» Она, не дав мне договорить, схватила меня за руку и потащила по переулку. Я спросила: «Что случилось, мама? В чем дело?» Она говорит: «Помолчи, дай подумать». Она шагала так быстро, что мне приходилось бежать, чтобы за ней поспевать. Я была в панике. И спросила: «Я что-то не то сделала, мам?» «Нет, – сказала она, – идем». Через минуту она велела мне выйти на улицу и поймать такси.
– Я? Как это сделать?
– Просто выйти на проезжую часть и помахать рукой, давай же, иди.
Я побежала и встала на углу, махала, махала, но никто не останавливался. Я бегом вернулась к ней и сказала:
– Не останавливаются.
Она говорит:
– Кто-нибудь идет?
Я посмотрела вверх и вниз по переулку – никого. Она почти бегом рванула к метро и заскочила в первый же поезд. Села и уставилась прямо перед собой. Я была уверена, что сделала что-то ужасное, и начала плакать. Она спросила:
– Почему ты плачешь?
– Я боюсь, – говорю. – Не понимаю, что случилось.
– Ох, Дена, ничего страшного. Просто я увидела человека, с которым не хочу встречаться, и все. Не будь такой впечатлительной.
– Кто он?
– Да никто, просто мы с ним когда-то работали вместе, ничего особенного. Я просто не хочу его видеть.
– Почему?
– Он уговаривает меня снова на него работать, а я не хочу.
– Почему ты так ему и не скажешь?
– Чтобы не обижать его. И прекрати задавать столько вопросов.
Мы вышли на следующей остановке, пересели и доехали до самого Виллиджа. [43]Снег сыпал не переставая, идти было трудно, но мы дошли до Западной Двенадцатой или Тринадцатой улицы. Зашли в кафе, и мама позвонила. Вернулась уже чуть более вменяемая. И сказала: «Мы едем в гости к Кристине».
– Кто такая Кристина?
– Подруга моей матери, работавшая танцовщицей в «Рэдио-Сити». Мама сказала: «Она приглашает нас приехать к ней переночевать, вот здорово, правда?» Она жила в подвальном этаже на Сант-Люк-плэйс и была очень рада нас видеть. Позволила мне поиграть с ее котом, Мильтоном, потом выдала свою длинную ночную рубашку и устроила постель на полу, а мама спала на кушетке.
Позволила мне поиграть с ее котом, Мильтоном, потом выдала свою длинную ночную рубашку и устроила постель на полу, а мама спала на кушетке. Я проснулась, когда начало светать. Оглянулась и увидела, что мама сидит у окна. Помню, у меня в желудке снова возникло это холодное, пугающее чувство. Я знала, что она несчастлива, но не знала почему и боялась спросить, потому что думала: вдруг это из-за меня. Может, она хотела бы, чтобы у нее не было дочери. Не знаю, почему я так думала, но это факт.
– Дена, сейчас я досчитаю до трех, и, когда вы проснетесь, вы будете чувствовать себя спокойной и отдохнувшей… Раз… Как будто проспали несколько часов… Два… Чувствуете покой и безмятежность… Три.
Дена медленно открыла глаза.
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо. – Она зевнула. – Не хотелось бы вас разочаровывать, но кажется, никакого гипноза у вас не получилось. Я помню все, что вы сказали.
Диггерс улыбнулась. Так говорили все, кого она подвергала гипнозу.
– Нет, ты один знаешь… покамест. Мне нужно завертеть это как можно скорее, Айра.
– Насколько скоро?
– Сегодня.
Уоллес взглянул на Капелло: нездорового зеленоватого оттенка кожа и губы цвета сырой печенки. Несчастная ищейка, копающаяся в мусоре, он света белого годами не видел. Уоллеса, который и сам был не красавец, даже затошнило. Подавив дурноту, он подумал: «Крыса ты гнусная, кто-нибудь перережет тебе глотку, жаль, что я этого не увижу». Но Уоллесу хватило ума понять, что идея чертовски хороша.
– А процент?
– Шестьдесят – сорок.
– Господи Иисусе, – сказал Уоллес.
– Эй, да без меня у тебя никакого шоу не получится.
Через два месяца Сидни Капелло и Айра Уоллес оказались, как говорят в бизнесе, в одной постели, и «Уолл-Кап продакшн» начал свое существование.