Мне захотелось хотя бы коротко поздравить ее, и я еще некоторое время нерешительно потопталась у хижины, но Камику так и не вышла. Отчаявшись дождаться ее, я зашагала навстречу буре.
— Намима!
Неожиданно из темных зарослей раздался мужской голос. От удивления я чуть не выронила из рук корзинку. Вокруг никого не было. Когда я уже решила, что мне послышалось и это был лишь ветер, снова позвал меня голос:
— Намима, подожди!
— Кто тут?
— Извини, что напугал.
Я по-прежнему никого не видела. Почти все мужчины были в море, на острове оставались только старики, дети и больные. Однако голос явно принадлежал молодому мужчине. Я вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть, кто же там.
— Это я, Махито.
Махито из рода Морской черепахи, старший сын в семье. Махито было шестнадцать лет, и юноши его возраста ходили в плавание, но ему было запрещено. Я растерялась и стояла потупившись. По закону острова разговаривать с членами рода Морской черепахи не разрешалось. Вспомнив, как Махито вместе с женщинами собирал на берегу водоросли и моллюсков, у меня почему-то защемило в груди, и я не сдвинулась с места. Выполнять работу вместе с женщинами было унизительным занятием, но на смуглом лице Махито всегда было выражение решимости — ему во что бы то ни стало надо было добыть пропитание. Его самым большим желанием было накормить свою семью. Я всегда глубоко сочувствовала ему. Я тихим голосом поприветствовала его:
— Добрый вечер, Махито.
Махито вздохнул с облегчением и вышел из темноты. Вероятно, он прятался, беспокоясь, что кто-то может увидеть, как я нарушила закон острова.
— Намима, извини, что тебе приходится со мной говорить. Мы должны быть осторожными, чтобы нам никому не попасться на глаза.
Махито был значительно выше меня ростом, крепкого телосложения, идеально подходящего для моряка. Но он всегда сутулился, чтобы было не так заметно, как он хорошо сложен.
— Махито, не обращай внимания!
— Нет, нет, мы должны быть осторожными.
Махито внимательно огляделся по сторонам. Считалось, что род Махито, род Морской черепахи, был проклят и поэтому изгнан из общины. Правила исключения были очень жестокими. Издавна мужское население острова ходило в море ловить рыбу, помогая друг другу, но тем, кто был исключен из общины, не разрешалось садиться с другими в лодку. Запрет на ловлю рыбы был равнозначен приказу умереть от голода.
— Со мной ведь тоже многие не разговаривают, говорят, что я «нечистое существо», — пожаловалась я.
Госпожа Микура и мать лишь однажды, в день рождения Камику, сказали, что я могу осквернить Камику, но с тех пор многие жители острова отводили взгляды при встрече со мной.
— Да не обращай внимания!
На этот раз Махито успокаивал меня, как я его еще минуту назад. Посмотрев друг на друга, мы невольно рассмеялись. По правде говоря, в душе я сочувствовала семье Махито. Дело в том, что женщины из рода Морской черепахи тоже были жрицами, стоящими в иерархии сразу после верховных жриц Оо-мико из нашего рода, рода Морской змеи. Если в нашем роду не рождалась преемница, то верховной жрицей становилась девочка из рода Морской черепахи. Но по какой-то причине в роду Морской черепахи рождались только мальчики. Махито был старшим из семи мальчиков в этой семье. Мать Махито не хотела, чтобы ее род прерывался, и изо всех сил старалась родить девочку, но рождавшиеся младенцы все подряд были мальчиками, и даже они часто вскоре умирали. Говорили, что сейчас в семье осталось только три брата: Махито, Нихито и Михито — старшие из семи.
— Мама себя хорошо чувствует? — спросила я, и Махито вздохнул. В волевом взгляде, в правильных чертах лица — во всем отчетливо проявлялось его превосходство над другими мужчинами. Если бы он ходил в плавания, то наверняка бы стал прекрасным моряком.
Если бы он ходил в плавания, то наверняка бы стал прекрасным моряком.
Голос у него был тихий, приглушенный.
— Да нет. По правде говоря, скоро ей опять рожать.
— Это же здорово, разве нет? — поколебавшись, пожелала я ей удачи.
— Мать думает, что на этот раз уж точно родится девочка. Ну, посмотрим, — со вздохом произнес Махито.
Если не родится девочка, то так и будут продолжать считать их семью проклятой, и все три брата по-прежнему будут вынуждены жить на острове как изгои. А ведь матери Махито, должно быть, уже около сорока. Вся надежда была на предстоящие роды — иначе их семье было не выжить.
— Все будет хорошо. Непременно будет девочка, — горячо пожелала я.
— Хорошо, если так. Намима, честно говоря, у меня к тебе есть просьба, — с трудом выговорил Махито, опустив глаза. — У тебя в корзинке остатки еды Камику, не так ли?
Удивившись, я спрятала корзинку за спиной. Госпожа Микура и мать не разрешили мне никому говорить об этом. А Махито продолжил:
— Да ты не прячь. На острове все об этом знают.
Вот оно как! Я подняла глаза на Махито. Со страдальческим выражением лица он промолвил:
— Если какая малость остается после Камику, не могла бы ты не выбрасывать остатки, а отдавать мне? Матери нужно хорошо питаться, иначе она умрет.
Я растерялась от такой неожиданной просьбы.
— Госпожа Микура… — начала было я, но Махито перебил меня.
— Я знаю. Никто не должен притрагиваться к тому, к чему прикасались уста Камику. Это закон острова. Но моя семья на краю гибели. Четыре моих младших брата умерли один за другим, и сейчас должен родиться восьмой ребенок. Мать говорит, что, похоже, на этот раз будет девочка, но у нее совсем нет сил, и я беспокоюсь, как бы она не умерла во время родов. Очень тебя прошу, отдай мне остатки еды. Я знаю, что меня ждет за это наказание.
Если я откажу ему, то вряд ли Махито силой постарается отнять у меня корзинку. Я посмотрела в глаза Махито, следовавшему за мной по пятам с решительным выражением лица. В темноте его глаза поблескивали. И когда я поняла, что это были слезы, я протянула ему корзинку.
— Но только сегодня.
— Спасибо. Правда, спасибо. Я твой должник.
Махито поклонился, а мне вдруг неожиданно стало страшно, и я обернулась. Звук раскачиваемых ветром деревьев напоминал звук шагов.
— Подожди! Корзинку верни! Госпожа Микура наверняка слышит, как я бросаю остатки еды в море. Нужно что-то сбросить взамен. Поспеши! — сказала я нетерпеливо. — Если она услышит всплеск воды позже обычного, то может выйти посмотреть, что случилось.
Махито проворно побежал и, не боясь обжечься, нарвал большие листья алоказии на обочине дороги. Я открыла крышку корзинки и переложила ее содержимое на лист. В тот момент я заметила, что рисовые лепешки моти окрашены соком кику в красный цвет. Это были праздничные моти. Они остались почти нетронутыми. От удивления я опрокинула глиняный сосуд с супом из морской змеи. Густой суп потек по нашим рукам и закапал на землю. В то же мгновение вокруг распространился насыщенный аромат пищи. Мы с Махито одновременно сглотнули слюну и посмотрели друг на друга. Неожиданно мои глаза наполнились слезами. Не знаю даже, как выразить словами то, что я почувствовала. Возможно, это была печаль от того, что я узнала что-то доселе неведомое мне.
Я заметила, что руки у Махито мелко дрожат. Поняв, что Махито тоже боится, я в душе немного успокоилась.
— Отдай еду матери.
Кивнув, Махито поспешно свернул листья с едой. Затем, завернув землю и песок в такой же лист алоказии, положил его в пустую корзинку.
— Спасибо, Намима, — поблагодарив несколько раз, Махито с сожалением втоптал остатки пролитого супа в землю.