— Значит, вы получите удовольствие, — сказала Гортензия. — Она ненавидит маленьких детей, поэтому и младшие классы ненавидит, считает, что пятилетки — это недозревшие личинки. — Гортензия сунула в рот ещё одну горсть чипсов, а когда заговорила снова, во все стороны посыпались крошки. — Если первый год здесь продержитесь, то, может, и до конца школы дотянете. Но многие не выдерживают. Их выносят на носилках, а они бьются в истерике. Я не раз такое видела.
Гортензия выдержала паузу, чтобы посмотреть, какой эффект произвели её слова на двух малолеток. Похоже, никакого. Казалось, они восприняли всё совершенно равнодушно. Тогда старшеклассница решила угостить их информацией погорячее.
— Надеюсь, вам известно, что у Транчбул есть шкаф вроде арестантской камеры, который называется душегубкой? О душегубке-то вы что-нибудь слышали?
Матильда и Левиндер молча покачали головами, глядя во все глаза на великаншу Гортензию. Как все маленькие, они с недоверием и подозрением относились к тем, кто был выше их ростом, и особенно к старшеклассникам.
— Душегубка, — принялась объяснять Гортензия, — это очень высокий, узкий шкаф, настолько узкий, что в нём нельзя даже присесть. И если тебя туда запирают, то стоять приходится по стойке «смирно», потому что бетонные стены утыканы осколками стекла и к ним невозможно прислониться. Просто ужас!
— А к двери нельзя прислониться? — спросила Матильда.
— Как бы не так! — сказала Гортензия. — В дверь вбиты тысячи гвоздей остриями внутрь. Говорят, что Транчбул сама забивала их.
— А ты когда-нибудь попадала туда? — спросила Левиндер.
— В первой четверти шесть раз, — сказала Гортензия. — Дважды меня сажали под замок на целый день, а в остальные разы — на два часа. Но и двух часов больше чем достаточно. Там темно, а стоять надо только прямо, и если шелохнёшься, так сразу или уколешься о гвозди в двери, или порежешься об осколки в стене.
— А за что ты туда угодила? — поинтересовалась Матильда. — Что ты такого натворила?
— В первый раз, — сказала Гортензия, — я вылила полбутылки сиропа на стул, на котором должна была сидеть Транчбул во время молитвы. Вот это была умора! Когда она села на стул, раздался такой звук, будто гиппопотам плюхнулся в лужу грязи на берегу Лимпопо. Хотя вы ещё малявки и, конечно же, не читали сказки Киплинга.
— Я читала, — сказала Матильда.
— Да ты врушка, — добродушно усмехнулась Гортензия. — Ты ведь и читать-то ещё не умеешь. Но не в этом дело. Так вот, когда Транчбул уселась в сироп, послышалось такое смачное хлюпанье… А когда она вскочила, то стул, прилипший к этим её ужасным зелёным бриджам, так и висел несколько секунд, пока сироп не растёкся. Потом она схватилась обеими руками за свой зад и руки прилипли к нему. Надо было слышать, как она ругалась!
— Но как же она узнала, что это сделала ты? — спросила Левиндер.
— Этот выскочка Олли Богвистл наябедничал, — сказала Гортензия. — Я ему за это передние зубы выбила.
— И Транчбул заперла тебя в душегубке на целый день? — с жаром спросила Матильда.
— Вот именно, — заявила Гортензия. — Я была как помешанная, когда она меня выпустила. Разговаривала сама с собой, как идиотка.
— А за что ещё тебя сажали в душегубку? — спросила Левиндер.
— Так сразу и не вспомнишь, — ответила Гортензия. Она говорила с видом бывалого вояки, участвовавшего в стольких сражениях, что быть храбрым вошло у него в привычку.
— Это так давно было, — прибавила она, отправляя в рот очередную порцию чипсов. — Да! Вспомнила! Вот ещё был случай. Выбрав время, когда Транчбул вела урок в шестом классе, я попросила разрешения выйти в туалет. Но в туалет я не пошла, а пробралась в кабинет Транчбул и нашла там шкаф, где лежат её панталоны.
— Вот это да! — восхитилась Матильда. — И что же было потом?
— Ну, я заранее заказала по почте сильнодействующий порошок, от которого начинается чесотка, — рассказывала Гортензия. — Стоил он пятьдесят пенсов пакетик, а на этикетке было написано, что порошок сделан из размельчённых зубов ядовитых змей. Даже гарантия давалась, что на коже вскочат волдыри размером с грецкий орех. В общем, я насыпала этого порошка во все панталоны директрисы и положила всё на место. — Гортензия замолчала, чтобы отправить в рот новую порцию чипсов.
— Ну и что, сработало? — спросила Левиндер.
— Через несколько дней, — сказала Гортензия, — во время молебна Транчбул начала дико чесаться. «Ага, — подумала я, — вот вам и результат». Как здорово было наблюдать за ней и осознавать, что, единственная во всей школе, точно знаю, что происходит на самом деле. К тому же я не боялась, я знала, что меня не поймают. А Транчбул чесалась всё сильнее и никак не могла остановиться. Наверное, она решила, что под скамейкой муравейник. И тут прямо в середине службы она вдруг вскочила и, схватившись за свой зад, выбежала вон.
И Матильда, и Левиндер были вне себя от восторга: обеим было ясно, что перед ними настоящий мастер своего дела. Они стояли рядом с человеком, который превратил издевательство в искусство, добился совершенства и был готов, что важнее всего, рисковать жизнью ради своей цели. Они восхищённо смотрели на эту богиню, и теперь даже прыщ у неё на носу казался им не недостатком, а символом отваги.
— Но как же она догадалась, что это сделала ты? — едва дыша от восторга, спросила Левиндер.
— А она и не догадалась, что это моих рук дело, — сказала Гортензия. — Но меня всё равно упекли в душегубку на целый день.
— Почему? — спросили девочки хором.
— У мисс Транчбул, — решила просветить новеньких Гортензия, — есть скверная привычка отгадывать. Когда она не знает, кто виноват, то просто начинает гадать наобум и, что самое неприятное, часто оказывается права. В тот раз я была главным подозреваемым из-за проделки с сиропом, и, хотя я знала, что у неё нет никаких доказательств, она обвинила меня. Она как будто не слышала, когда я кричала: «Как же я могла это сделать, мисс Транчбул? Я ведь даже не знала о том, что вы храните эти штаны в школе! Я понятия не имею ни о каком порошке! Знать ничего не знаю!» Но враньё не спасло меня, несмотря на то что я устроила целый спектакль. Транчбул просто схватила меня за ухо и заперла в душегубке. Это было во второй раз, когда я угодила в неё на целый день. Похоже на настоящую пытку. Когда меня выпустили, на мне не было живого места от уколов и порезов.
— Прямо как на войне, — испуганно заметила Матильда.
— Ты чертовски права, это война и есть! — воскликнула Гортензия. — Пострадавших ужасно много. Мы — крестоносцы, доблестная армия, любыми средствами сражающаяся за свою жизнь, а Транчбул — это князь тьмы, подлый змий, огненный дракон. В её руках какое угодно оружие. Это война не на жизнь, а на смерть. Но мы стараемся поддерживать друг друга.
— Ты можешь рассчитывать на нас, — с воодушевлением сказала Левиндер, приподнимаясь на цыпочки, чтобы казаться выше ростом.
— Боюсь, что не могу, — сказала Гортензия.