Тревожный гудок сигнального рога разорвал тишину. Тысячи грудных клеток схватили воздух на глубоком вздохе. Сейчас рабы перерубят веревки, удерживающие крест над клеткой. Он упадет, и свирепые хищники в считанные секунды разорвут сенатора на части.
Раздался звук ударов по колодкам. Лебедки жалобно взвизгнули. Блоки на веларии затрещали. Крест легонько качнулся, словно подбитая в полете птица, и пошел вниз.
– А-а-а… – протяжным стоном надорвались трибуны,
Стоя на краю клетки, Анития держала огромный дубовый крест с распятым Максимилианом на своих тонких, вытянутых руках. Казалось, время остановилось, замерло, не желало двигаться дальше.
Люди не верили своим глазам, тысячи глаз не верили самим себе.
«Отпусти… – шептала душа Максимилиана. – Ты не можешь…»
«Я могу… – отвечала душа Анитии. – Я могу…»
Максим открыл глаза.
Он в реанимации. Ночь.
Аня заснула у него в ногах и бережно прикрывает их руками, словно крыльями.
Так и он когда-то заснул, охраняя ее сон.
«Отпусти… Ты не можешь…» – «Я могу…»
Максим поднял руку, чтобы смахнуть невольную слезу.
Рука сделала это, словно никогда не болела.
«Над пропастью страданий лежит дорога к счастью», – за стеклянной перегородкой дремлет дежурная медсестра, а у нее работает радио, еле слышно. В тишине…
*******
Время от времени страдание стучится к нам в двери, – говорил неизвестный. – Это правда. Некоторые открывают ему и принимают как дорогого гостя. Другие не открывают. Сидят за своей дверью, трясутся от страха и думают: «Когда же оно уйдет?» И очень немногие спрашивают себя: «Зачем я страдаю?»
– В каком смысле? Прямо так и надо спрашивать? – удивился второй голос.
– А вы не пробовали? – обладатель первого голоса добродушно рассмеялся.
– И что будет, если спросить? – смутился интервьюер.
– вы не бойтесь, просто спросите. Только не у меня, а у себя… Это же вы страдаете, когда страдаете.
– И что будет?..
– Ну, вот вы опять! – рассмеялся муж чина. – На самом деле ничего не будет. На этот вопрос просто нет ответа. Когда вы спрашиваете себя: «Зачем я страдаю?» То есть о смысле, о цели своего страдания спрашиваете… Вы обязательно упираетесь в черную стену. Нет хода, нет ответа. И знаете почему?
– Почему? – спросил второй голос.
– Потому что у страдания просто нет смысла! А теперь спросите себя, зачем вы любите.
– Но ведь на этот вопрос тоже нет ответа…
– Но что вы чувствуете? – голос радийного гостя стал серьезным.
– Ну, я… – растерялся интервьюер.
– Чувствуете или не чувствуете? – быстро и как-то по-деловому спросил мужчина.
– Чувствую, да, – признался журналист. – Ну… это же понятно, зачем люблю.
– Внутренний свет? – уточнил его гость, ни секунды не сомневаясь в том, что правильно «угадал».
– Да, – подтвердил ведущий.
– Вот, видите – вы можете говорить с самим собой! – чувствовалось, что гость очень радовался успехам своего собеседника.
– И неужели так просто?.. – ведущий и сам был так доволен своими успехами, что даже не верил им.
– Мы страдаем только до тех пор, пока нам кажется, что в этом мероприятии есть какой-то смысл, – тут голос рассказчика стал веселым, – какая-то романтика, если хотите.
Но спроси себя: «Зачем я страдаю?» И тебе станет понятно – это абсолютно бессмысленная вещь!
Если кому-то нравится тратить время, силы на бессмысленные вещи, он, конечно, может этим заниматься. Грубо говоря, хочет страдать – пусть страдает. Но тот, кто хочет, чтобы в его жизни был смысл, просто не имеет права тратить ее на бессмысленные вещи! И первая из этих бессмыслиц – страдание, о котором вы меня спрашиваете.
А первая из вещей, которая, наоборот, наполняет нашу жизнь смыслом, – это наши чувства, наше отношение к людям, которые нам дороги. Да, мы не можем дать четкий, конкретный ответ на вопрос: «Зачем я люблю?» Но тут ведь и сам вопрос лишен всякого смысла! Зачем я люблю?! Спросили тоже! Это настолько очевидно, настолько важно, настолько где-то внутри, в душе, в душе каждого из нас, что и спрашивать-то как-то глупо! Люблю – да! И все!
– А это только любви касается? – уточнил ведущий.
Нет, совсем нет! Знаете, если вы смотрите на вещи поверхностно – а все мы часто этим грешим, – вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш разум – то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, что за этой поверхностью. Страдание – это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно – пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем.
– А можно пример? – попросил ведущий.
– Хотите пример? – задумался его собеседник. – Хорошо. Можно преподавать… ну, возьмем – математику, а можно быть настоящим учителем. И вы же понимаете разницу… Одно на поверхности, другое – внутри. А можно, например, танцевать – в ансамбле песни и пляски. Но можно и быть настоящим танцором – человеком, у которого душа танцует. Понимаете?.. Как у Ницше: «Я поверил бы только в то божество, которое умело бы танцевать!» Ну, право, он же не о фуэте говорил!
– Ну, и все же… – не унимался ведущий ночного эфира. – Как же отличить то, что имеет смысл, от того, что не имеет смысла?
Его гость снова рассмеялся:
– Я же говорю вам, просто спросите себя: «Зачем?» Себя спросите. И получите ответ. Уверяю вас, правда!
Пошли помехи, голоса стали пропадать.
И этот странный ночной разговор прервался.
Когда радиоприемник снова поймал волну, там играла музыка.
Хорошая, красивая, чистая музыка.
А Максим уже ответил себе на вопрос – «Зачем?
Теперь он смотрел на Аню, и ему нужно было ей что-то сказать.
Что-то очень важное, что-то, что он только сейчас понял…
Но она так сладко спала.
Уставшая, измучившаяся.
Максим боялся и не хотел тревожить ее сон. Он погладил вокруг нее воздух – нежно, едва касаясь.
Потом огляделся вокруг.
На прикроватном столике для медицинских инструментов лежал график его температуры и кровяного давления, а рядом карандаш.
Максим еще раз посмотрел на Аню и записал то, что хотел ей сказать.
Так… чтобы не забыть, не забывать, никогда…
Она уже собиралась уходить, как вдруг обернулась и спросила:
– А вы, правда, напишите книгу про учителя танцев?
– Про самого настоящего учителя, – ответил я, выдержал паузу и добавил, – танцев.
– Спасибо, – сказала Аня, и на ее глазах блеснули слезы счастья.