– На самом деле у нас с вами гораздо больше общего, чем вам кажется. Я сказал: «Что же я в таком случае должен сделать?» Она сказала: «Исчезните навсегда из моей жизни». Я сказал: «Но мы не можем вот так расстаться!» Она сказала: «Можем и должны». Я сказал: «Об этом не может быть и речи. Я вас слишком люблю. Мне нужно, чтобы что-то произошло». Она сказала: «Мне наплевать на то, что вам нужно». Я сказал: «Вы не должны так говорить. Это невежливо». Она рассмеялась.
– Это действительно смешно.
– Я сказал: «Вы меня разочаровываете». Она сказала: «Вы требуете от меня слишком многого. Мало того, что вы изнасиловали меня, вам еще хочется, чтобы я не обманула ваших ожиданий?» Я сказал: «А что, если я помогу вам убить себя? Вот увидите, я буду очень стараться». Она сказала: «Я ничего не увижу. Вы сейчас встанете и уйдете». Я сказал: «Вы упомянули, что у вас есть ножи. Где они лежат?» Она не ответила, Я пошел на кухню и нашел там здоровенный нож.
– Почему же она не убежала, пока вы ходили на кухню?
– Я крепко держал ее за руку, а в другую руку я вложил ей нож. Я прижал лезвие к своему животу и сказал: «Ну, давайте». Она сказала: «Нет, такого удовольствия я вам не доставлю». Я сказал: «Сделайте это не ради меня, а ради себя». Она сказала: «Нет, повторяю вам, я не хочу вас убивать». Я сказал: «Ну хорошо, сделайте это без всякого желания, только чтобы доставить мне удовольствие». Она усмехнулась: «Лучше я погибну, чем доставлю вам удовольствие!» Я сказал: «Берегитесь, я могу поймать вас на слове». Она сказала: «Я не боюсь вас, вы сумасшедший!» Я сказал: «Вы понимаете, что раз уж этот нож появился, нам не обойтись без кровопролития. Чья-то кровь обязательно должна пролиться, моя или ваша». Она сказала: «Нет, не должна». Я сказал: «Нет, должна!» – и отобрал у нее оружие. Она все поняла, но было уже слишком поздно. Она попыталась вырваться из моих рук. Но тщетно. Она не отличалась крепким сложением. Я вонзил нож ей в живот. Она даже не вскрикнула. Я сказал: «Я люблю вас. Я только хотел узнать ваше имя». Она упала, лицо ее исказилось от боли, и она прошептала: «Какой странный способ знакомиться». Это была очень вежливая умирающая. Я сказал: «Так скажите же, как вас зовут!» Она сказала: «Я скорее умру…» Это были ее последние слова. От ярости я искромсал ножом ее лоно. Зря старался, она все равно победила: умерла, но так и не назвала своего имени.
Текстор Тексель умолк. Потрясенный Жером Ангюст тоже молчал. Наконец его собеседник заговорил снова:
– Я ушел и унес нож с собой. Так получилось, что я совершил идеальное преступление: никто, кроме жертвы, меня не видел, и я почти не оставил отпечатков, так что найти меня было невозможно. И, как видите, я по-прежнему на свободе. На следующий день из газет я узнал наконец ответ на мучивший меня вопрос. В знакомой мне квартире обнаружили труп женщины по имени Изабель. Изабель! Какое имя! Я был в восторге. – Он снова помолчал. – Эту женщину я знал лучше, чем кто бы то ни было на свете. Я ее изнасиловал – это уже немало; и я ее убил, а это больше, чем самая интимная близость. Но чтобы до конца разгадать ее тайну, мне не хватало только ее имени. Для меня это было самое мучительное. Я десять лет не мог с этим смириться и походил на читателя, который без конца с упоением перечитывает одну и ту же книгу, главную книгу своей жизни, но так и не знает ее названия.
Помолчав, он продолжил:
– Наконец-то я узнал название своего любимого шедевра; ее имя. И какое красивое имя! Все эти годы, признаться, я боялся, что даму моего сердца зовут Сандра, Моника, Раймонда или Синди.
Помолчав, он продолжил:
– Наконец-то я узнал название своего любимого шедевра; ее имя. И какое красивое имя! Все эти годы, признаться, я боялся, что даму моего сердца зовут Сандра, Моника, Раймонда или Синди. Уф, какое облегчение! У нее было восхитительное, музыкальное и чистое, как родник, имя. Имя – это уже кое-что, говорил несчастный Люк Дитрих. Я столько лет любил эту женщину и при этом не знал ее имени. Теперь я знал о ней все: я познал ее и в любви и в смерти, и я узнал ее имя.
– По-вашему, это и есть «знать человека»? – с ненавистью произнес Ангюст.
– По-моему, это значит любить человека. Никто так не знал и не любил Изабель, как я.
– Разве так любят?
– А кто ее любил больше меня?
– Неужели вы такой придурок, что не понимаете, что любить человека – значит жить с ним, говорить с ним, спать с ним, а вовсе не уничтожать?
– О-ля-ля! Кому нужны эти громкие слова! Сейчас я, конечно, услышу еще одну банальность: «Любить – это смотреть в одном направлении».
– Заткнитесь!
– Что с вами, Жером Ангюст? Вам плохо?
– Да, мне стало плохо после всего, что вы тут порассказали.
– Не стройте из себя оскорбленную невинность. Скажите спасибо, что я пожалел вас и опустил подробности. Черт возьми, до чего же чувствительны эти людишки, которые ни разу в жизни не убивали!
– Вы знали, что двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года была Страстная пятница?
– А я думал, вы неверующий.
– Да, я неверующий. Но вы неслучайно выбрали этот день.
– Клянусь, это чистое совпадение.
– Я-то был уверен, что негодяй, совершивший это преступление, нарочно выбрал этот день. Я готов задушить вас за все, что вы совершили!
– Чего это вы так убиваетесь из-за чужой женщины, которая умерла десять лет назад?
– Хватит играть комедию. Давно вы меня преследуете?
– Надо же, какой Нарцисс! Как будто я вас преследовал!
– Сначала вы мне врали, что вам нравится приставать к чужим людям и мучить их своей болтовней.
– Но это так и есть.
– Допустим. Но зачем вам понадобилось мучить человека, чью жену вы зарезали?
– Как? Так это вы были мужем Изабель?
– Как будто вы этого не знали!
– А я еще говорил о совпадениях!
– Хватит притворяться! Десять лет назад вы убили женщину, которая была смыслом моей жизни. Но вам показалось этого мало, и вы решили окончательно уничтожить меня: для этого вы рассказали мне не только об убийстве, но и о том, как изнасиловали ее двадцать лет назад, о чем я даже не знал.
– Какие же мужчины эгоисты! Если бы вы повнимательнее пригляделись к Изабель, вы бы поняли, что она скрывает что-то от вас.
– Я догадывался, что она скрывает какую-то печальную тайну. Но она не хотела о ней говорить.
– И вас это устраивало.
– Избавьте меня от своих нравоучений.
– Я по крайней мере не такой трус, как вы.
– О да. Насилие, убийство – очень мужественные поступки, особенно если имеешь дело с молодой и хрупкой женщиной.
– Почему же вы ничего не предпринимаете, если знаете, что я изнасиловал и убил Изабель?
– А что я, по-вашему, должен делать?
– Несколько минут назад вы сказали, что готовы задушить меня.
– Так вы этого от меня ждете?
– Да.
– Не дождетесь! Я не доставлю вам такого удовольствия. Я вызову полицию.
– Трус! Бедная Изабель! Вы не заслуживали ее!
– Она еще меньше заслуживала, чтобы ее насиловали и убивали.