– И никогда не узнает. – Она улыбнулась. – Мой внук – отличный малый. Умеет держать язык за зубами.
– Я слышала, он упоминал нас с вами сегодня в церкви, – сообщила я. – Говорил, что мы якшаемся с нежелательными элементами, как мне передали.
Арманда фыркнула.
– В своем доме я сама себе хозяйка, – отрывисто бросила она. – Я уже говорила это Рейно. И отцу Антуану, что был до него, тоже. Но они так ничего и не поняли. Вечно талдычат одну и ту же чушь. Единство общества. Традиционные ценности. И все в таком духе.
– Значит, подобное уже случалось? – полюбопытствовала я.
– О да. – Она энергично тряхнула головой. – Давно. Рейно тогда, наверно, было столько лет, сколько сейчас Люку. Конечно, бродяги и после у нас объявлялись, но они надолго не задерживались. До сего времени. – Она окинула взглядом свой недокрашенный дом. – Красивый будет дом, да? – удовлетворенно произнесла она. – Ру говорит, к ночи все доделает. – Она вдруг нахмурилась. – Я вправе давать ему работу, сколько захочу, – раздраженно заявила она. – Он – честный человек и хороший мастер. И Жорж пусть мне не указывает. Это не его дело.
Арманда взяла в руки вышивку и опять положила, не сделав ни одного стежка.
– Не могу сосредоточиться, – сердито сказала она. – Мало того, что пришлось встать ни свет ни заря из-за этих колоколов, так потом еще Каро заявилась с кислой мордой. «Мы молимся за тебя каждый день, мамочка, – передразнила она дочь. – И ты должна понять, почему мы так волнуемся за тебя». О себе они волнуются, дрожат за свое положение в обществе. Стыдится собственной матери. Я постоянно напоминаю ей и всем о ее происхождении.
Арманда самодовольно усмехнулась.
– Пока я жива, они знают: есть на свете человек, который помнит все. Были у нее неприятности из-за одного парня. Кто за это заплатил, а? Да и он – Рейно, господин Непорочность… – Ее глаза заблестели злорадством. – Держу пари, только я одна и жива еще из всех тех, кто помнил тот давнишний случай. Вообще-то про него мало кто знал. А то большой был бы скандал, не умей я держать язык за зубами. – Она бросила на меня плутоватый взгляд. – И не смотри так на меня, девушка. Я еще не разучилась хранить тайны. Думаешь, почему он не трогает меня? Ведь если б задался целью, мог бы такого наворотить! Каро знает. Она уже пыталась. – Арманда весело рассмеялась: хе-хе-хе.
– А мне казалось, Рейно не из местных, – сказала я, пытливо глядя на нее.
Арманда покачала головой:
– Мало кто помнит. Он еще мальчишкой покинул Ланскне. Так было проще для всех. – Она помолчала, предаваясь воспоминаниям. – Но на этот раз пусть даже не пытается что-либо предпринять. Ни против Ру, ни против его друзей. – Она помрачнела, голос изменился: стал старческим, брюзгливым, больным. – Мне нравится, что они здесь. С ними я сразу будто помолодела. – Маленькими когтистыми руками она принялась бесцельно теребить вышивку на коленях. Кошка, дремавшая под креслом, ощутив над собой движение, поднялась и с урчанием запрыгнула хозяйке на колени. Арманда почесывала ее по голове, а та, играя, норовила цапнуть старушку в подбородок.
– Ларифлет, – промолвила Арманда. Я не сразу сообразила, что она говорит о своей питомице. – Она у меня девятнадцать лет. По кошачьим меркам почти такая же старая, как я. – Арманда цокнула языком, обращаясь к кошке, и та заурчала громче. – Мне сказали, что у меня якобы аллергическое заболевание. Астма или что-то еще.
А я сказала, что от своих кошек ни за что не откажусь. Лучше уж задохнусь. А вот от некоторых людей могла бы отказаться, не задумываясь. – Ларифлет лениво шевелила усами. Я посмотрела в сторону реки и увидела Анук. Она играла под пирсом с двумя черноволосыми ребятишками из плавучего поселка. По доносящимся до меня отрывкам речи я заключила, что Анук, младшая из всех троих, у них за лидера.
– Пойдем угощу тебя кофе, – предложила Арманда. – Я как раз собиралась варить его перед твоим приходом. И для Анук лимонад найдется.
Я сама сварила кофе в забавной маленькой кухоньке Арманды с чугунной плитой и низким потолком. Здесь идеальная чистота, но из-за того, что окно выходит на реку, освещение зеленоватое, как под водой. С темных некрашеных балок свисают пучки сухих трав в муслиновых саше. На беленых стенах висят на крючках медные кастрюли. Дверь, как и все двери в доме, имеет отверстие у основания, – чтобы ее кошки могли свободно входить и выходить. Одна из них с высокой полочки с интересом наблюдает, как я варю кофе в эмалированной оловянной кастрюльке. Лимонад, я отметила, у Арманды не сладкий, а в сахарницу вместо сахара насыпан некий заменитель. Старушка хоть и храбрилась, но мерами предосторожности, судя по всему, не пренебрегала.
– Мерзкое пойло, – прокомментировала она беззлобно, потягивая напиток из расписанной вручную чашки. – Говорят, на вкус никакой разницы. А разница есть. – Она с отвращением поморщилась. – Это Каро приносит, когда бывает здесь. Лазает по моим шкафам. Полагаю, из добрых побуждений. Заботу проявляет.
Я сказала, что ей следует беречь свое здоровье.
Арманда фыркнула.
– Какое здоровье в моем возрасте? То одно отказывает, то другое. Так устроена жизнь. – Она глотнула горьковатый кофе. – Рембо, когда ему было шестнадцать лет, заявил, что хочет испытать в жизни все, что только можно, и в самую полную силу. Что ж, мне без малого восемьдесят, и я прихожу к выводу, что он был прав. – Она улыбнулась, и меня вновь поразило, до чего же моложавое у нее лицо, причем моложавое не из-за цвета кожи или строения черепа, а благодаря некой внутренней радужности и жизнерадостности. Так выглядит человек, едва начавший открывать для себя прелести жизни.
– Думаю, записываться в Иностранный легион вам поздновато, – с улыбкой сказала я ей. – Да и Рембо, по-моему, временами терял чувство меры.
Арманда бросила на меня проказливый взгляд.
– Совершенно верно. И я тоже не прочь предаться излишествам. Отныне я отказываюсь от всяких ограничений, буду буйствовать, наслаждаться громкой музыкой и непристойной поэзией. Буду бесчинствовать, – самодовольно заявила она.
Я рассмеялась.
– Не говорите глупостей, – с шутливой строгостью пожурила я ее. – Неудивительно, что ваши близкие так расстраиваются из-за вас.
Она смеялась со мной, весело качаясь в своем кресле, но мне запомнился не ее смех, а то, что скрывалось за ним – лихорадочная импульсивность и безысходность во взгляде.
И только позже, глубокой ночью, проснувшись в поту от какого-то тяжелого полузабытого кошмара, вспомнила я, у кого видела такой взгляд.
Мы же еще не видели Флориду, душечка. И Эверглейдс. И Флорида-Кис. А как же Диснейленд, милая? Как же Нью-Йорк, Чикаго, Большой каньон, Чайнатаун, Нью-Мексико, Скалистые горы?
Но в Арманде я не наблюдала материнского страха, она не предпринимала несмелых попыток отбиться от смерти, не была подвержена внезапным безрассудным полетам фантазии в неизвестное. В Арманде ощущались только здоровая жажда жизни и острое осознание быстротечности времени.
Интересно, что сказал ей врач сегодня утром, и понимает ли она на самом деле, сколь серьезно ее положение. Я еще долго лежала с открытыми глазами, предаваясь размышлениям, а когда наконец забылась сном, мне пригрезилось, что я, Арманда, Рейно и Каро шествуем по Диснейленду, держась за руки, как Королева Бубен и Белый Кролик из сказки «Ачиса в Стране Чудес», все в огромных белых перчатках, как в мультфильмах.