Вашим именем, господин Банев. А материал животрепещущий как раз для такого трибуна, как вы. Очень прошу. И от себя лично, и от муниципалитета, и от несчастных родителей… Добиться, чтобы лепрозорий убрали отсюда к чертовой бабушке. Куда угодно, но чтобы духу здесь мокрецкого не было, заразы этой. Вот что я вам имел сказать.
-Да-да, понимаю, - сказал Виктор медленно. - Очень хорошо вас понимаю.
Хоть ты и скотина, думал он, хоть ты и боров, но понять тебя можно. Но что же сделалось с мокрецами? Были тихие, согбенные, крались сторонкой, ничего о них такого не говорили, а говорили, будто воняет от них, будто заразные, будто здорово делают игрушки и вообще разные штуки из дерева… мать Фреда говорила, помнится, что у них дурной глаз, что молоко от них киснет, и что накликают нам они войну, мор и голод… А теперь сидят они за колючей проволокой, и что же они там делают? Ох, много они что-то делают. И погоду они делают, и детей они переманивают (зачем?), и кошек они вывели (тоже зачем?), и клопы у них залетали…
-Вы, наверное, думаете, что мы сидим сложа руки? - сказал бургомистр. - Ни в коем случае. Но что мы можем? Готовлю я процесс против Голема. Господин санитарный инспектор Павор Сумман согласен быть консультантом. Будем упирать на то, что вопрос об инфекционности болезни еще не решен, а Голем, как скрытый коммунист этим пользуется. Это одно. Далее, пытаемся отвечать террором на террор. Городской Легион, наша гордость, ребята подобрались золотые, орлы… но это как-то не то. Указаний сверху не поступает… Полиция в ложном положении оказывается… и вообще… Так что препятствуем, как можем. Задерживаем грузы, которые идут к ним… частные, конечно, не продовольствие там, и не постельное белье, а вот книги всякие, они их много выписывают. Вот сегодня задержали грузовик, и как-то легче на душе. Но это все мелочи, от тоски, а надо бы радикальное…
-Так, - сказал Виктор. - Орлы, значит, золотые. Как его там… Фламенда?.. Ну, тот, племянничек…
-Фламин Ювента, - уточнил бургомистр. - Так точно - мой заместитель по Легиону, орел! Вы его уже знаете?
-Знаю немного, - сказал Виктор. - А книги-то зачем задерживаете?
-Ну как зачем… Глупость это, конечно, но все мы люди, все мы человеки - накипает все-таки. И потом… - Бургомистр стыдливо заулыбался.
-Чепуха, конечно, но ходят слухи, будто без книг они не могут… как нормальные люди без еды и прочего.
Наступило молчание. Виктор без аппетита ковырял бифштекс и размышлял. Я мало знаю о мокрецах, и то, что я знаю, не вызывает у меня к ним никаких симпатий. Может быть, дело в том, что не очень-то люблю я их с детства. Но уж бургомистра и его банду я знаю хорошо - жир и сало нации, президентские холуи, черносотенцы… Нет, раз вы против мокрецов, значит, в мокрецах что-то есть… С другой стороны, статью написать можно, даже самую разнузданную, се равно никто не рискнет меня напечатать, а бургомистр был бы доволен, и получил бы я с него клок шерсти, и мог бы жить здесь припеваючи… Кто из настоящих писателей может похвастаться, что живет припеваючи? Можно было бы здесь устроиться, получить синекуру, заделаться каким-нибудь инспектором муниципалитета по городским пляжам и писать на здоровьице… про то, как хорошо жить хорошему человеку, который увлечен любимым делом… и выступать н эту тему перед вундеркиндами… Э, все дело в том, чтобы научиться утираться. Плюнут тебе в морду, а ты и утрись. Сначала со стыдом утерся, потом с недоумением, а там, глядишь, начнешь утираться с достоинством и даже получать от этого процесса удовольствие…
-Мы, конечно, ни в какой мере вас не торопим, - сказал бургомистр.
- Вы человек занятой и так далее. Что-нибудь в пределах недельки, а? Материалы все мы вам представим, можем предоставить этакую схемку, планчик, по которому было бы желательно… а вы коснетесь опытной рукой и все заиграет. И подписались бы под статьей три выдающихся сына нашего города - член парламента Росшепер Нант, знаменитый писатель Банев и государственный лауреат доктор Рем Квадрига…
Здорово работает, подумал Виктор. Вот у нас, у левых, такой настойчивости и в заводе нет. Тянули бы бодягу, ходили бы вокруг да около
-не оскорбить бы человека, не оказать бы на него излишнего нажима, чтобы, упаси бог, не заподозрили бы в своекорыстных целях… Выдающиеся сыновья!. И ведь совершенно уверен, подлец, что статью я напишу и подпишу, что деваться мне некуда, что придется опальному Баневу поднять лапки и в поте лица отрабатывать свое безмятежное пребывание в родном городе… Вот и насчет схемки ввернул… знаем мы, что это за схемка и какая это должна быть схемка, чтобы забрызганного президентскими слюнями Банева и сейчас напечатали. Да-а, господин Банев… коньячок любишь, девочек любишь, миноги маринованные с луком любишь, так люби и саночки возить…
-Я обдумаю ваше предложение, - сказал он, улыбаясь. - Замысел представляется мне достаточно интересным, но осуществление потребует… потребует некоторого напряжения совести. Вы ведь знаете, мы, писатели, народ неподкупный, действуем исключительно по велению совести. - Он безобразно, похабно подмигнул бургомистру.
Бургомистр гоготнул.
-А как же! «Совесть нации, точное зеркало» и прочее. Помню, как же… - Он наклонился к Виктору снова с видом заговорщика. - Прошу вас завтра ко мне, - пророкотал он. - Исключительно свои подберутся, только чур без жен, а?
-Вот здесь, - сказал Виктор, вставая, - я вынужден прямо и решительно отклонить ваше предложение. Меня ждут дела. - Он опять похабно подмигнул. - В санатории.
Они расстались почти приятелями. Писатель Банев был зачислен в состав городской элиты, и чтобы привести в порядок потрясенные такой честью нервы, ему пришлось вылакать фужер коньяку, едва спина господина бургомистра скрылась за дверью. Можно, конечно, уехать отсюда к чертовой матери, думал он. За границу меня не выпустят, да и не хочу я за границу, чего мне там делать - везде одно и то же. Но и у нас в стране найдется десяток мест, где можно у рыться и отсидеться. Он представил себе солнечный край, буковые рощи, пьянящий воздух, молчаливых фермеров, запахи молока и меда… и навоза… и комары… и как воняет отхожее место, и скучища, каждый день скучища… древние телевизоры и местная интеллигенция: шустрый поп-бабник и сильно пьющий самогон учитель. А в общем, что там говорить, есть куда ехать. Но везде ведь им только и надо. Чтобы я уехал, чтобы скрылся с глаз долой, забился в нору, причем сам, без принуждения, потому что ссылать меня - хлопотно, шум пойдет, разговоры… вот ведь в чем вся беда: они будут очень довольны - уехал, заткнулся, забыл, перестал бренчать…
Виктор расплатился, поднялся к себе в номер, надел плащ и вышел на улицу. Ему вдруг очень захотелось повидать Ирму, поговорить с ней о прогрессе, разъяснить ей, почему он так много пьет, (а действительно, почему я так много пью?), и может быть, Бол-Кунац окажется там, а уж Лолы наверняка не будет… Улицы были мокрые, сырые, пустые, в палисадниках тихо гибли яблони: от сырости. Виктор впервые обратил внимание на то, что некоторые дома заколочены. Городок все-таки сильно переменился - покосились заборы, под карнизами выросла белая плесень, вылиняли краски, а на улицах безраздельно царил дождь. Дождь падал просто так, дождь сеялся с крыш мелкой водяной пылью, дождь собирался на сквозняках в белые туманные столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с гудением хлестал из ржавых водосточных труб, дождь разливался по мостовой и бежал по промытым между булыжниками руслам.