И снова они обменялись с дюком поклонами, еще глубже прежнего.
Симон слушал с неподвижным лицом. Рядом с ним – его брат Гюи; у того в глазах тревога.
А посланники из Зары сказали так:
– Видим мы, что нынче не одолеть нам той рати, которую повел на нас наш враг, дюк венецианский. И потому готовы сдать город и признать над собою дюка при условии, что тот пощадит наши жизни и имущество.
Дюк сморщил лицо. Жизни – пожалуйста; но вот имущество… А ради чего весь поход затеялся? И многие крестоносцы тоже забеспокоились, разволновались, стали взгляды друг на друга метать.
И сказал дюк вкрадчиво:
– Вы видите, сколько славных и знатных баронов и шателенов пришли со мной, мессиры. Разве я могу принимать подобные решения единолично, не посоветовавшись с ними?
– Так советуйтесь же, мессир, – сказали ему послы из Зары.
Тут все зашумели, стали переговариваться между собой. Симон слушал, молчал – злобой полнился.
И пока все кричали друг на друга, давясь от жадности, и подсчитывали убытки и доходы (ибо уже безмолвно решили между собой непременно обложить Зару большими поборами в свою пользу), вскочил Ангерран де Бов – рыжий, как осенний лес, долговязый, костлявый, в простой шерстяной рубахе (в отличие от многих почитал за необходимость в паломничестве отказаться от роскоши и излишеств). Этот Ангерран много лет провел в Святой Земле за морем, сражаясь, и потерял там отца.
Он закричал, обращаясь к посланцам Зары:
– Почему вы хотите сдавать свой город?
Посланцы отвечали ему:
– Потому что жизнь нам дороже, мессир.
– Вы построили такие высокие стены! – крикнул им Ангерран, ибо находился на довольно большом расстоянии от послов, а все прочие рыцари и бароны вокруг них кричали и галдели. – Вы живете в неприступной крепости! Мы – паломники, мы хотим воевать с сарацинами, а вовсе не с христианами!
– Да уж, – сказали на то послы. – Желательно бы… Да только не верится.
– Пилигримы не станут воевать с христианским городом, – убежденно сказал Ангерран. И взглядом вокруг себя обвел всех рыцарей и баронов. Но мало кто отвечал на его взгляд таким же прямым взглядом. – Мы не станем проливать кровь христиан, – повторил Ангерран. – А от венецианцев вы легко отобьетесь. Не нужно сдавать города.
Дюк венецианский зашипел от злости. Но он видел, что лишь немногие сеньоры из пилигримов были согласны с Ангерраном; остальных же тревожил призрак скрытого за стенами Зары богатства.
И встал аббат Гюи Сернейский, достав из-за пазухи свиток со свисающей внизу печатью. Закричал своим сорванным голосом, но мало кто его услышал. Тогда Ангерран де Бов, видя, как захлебывается аббат, пришел к нему на помощь и заревел:
– Ма-алча-ать!..
Все возмутились было и ополчились на Ангеррана за то, что он перебивает разговоры, но Ангерран, от натуги красный, еще раз закричал, чтобы все замолчали. И постепенно разговоры смолкли.
Тогда аббат просипел:
– Папа римский грозит отлучением от Церкви за нападение наше на христианский город…
И свитком тряхнул.
– Святой отец предостерегает нас, – хрипло сказал аббат. И закашлялся на ветру. Все ждали, пока он остановится.
– Святой отец предостерегает нас, – хрипло сказал аббат. И закашлялся на ветру. Все ждали, пока он остановится. Наконец аббат развернул свиток и начал читать. Ветер относил его слова, почти никто не разбирал того, что читает аббат. Наконец тот махнул рукой и начал сворачивать свиток.
Дюк венецианский отчетливо проговорил:
– Ложь и фальшивка.
И сделал кому-то знак – почти незаметный.
Снова поднялся шум, все спорили, перекрикивая друг друга. Аббат вдруг нелепо взмахнул руками и шарахнулся в сторону, как будто испугавшись чего-то. И тотчас же Симон, до того сидевший молча и неподвижно, бросился к нему.
Никто не успел понять, что произошло, когда все было кончено. На песке у ног аббата остался лежать мертвец. Кровь быстро впитывалась в песок. Аббат, дрожа, прижимал ладони к груди: на тыльной стороне ладони остался глубокий порез. Кровь стекала по руке и пачкала его белое облачение.
Симон толкнул ногой человека, которого убил, спасая жизнь аббата.
– Венецианец, конечно, – пробормотал он. И поднял над головой руку с мечом, возвышая голос: – Мессир дюк, перед всеми я объявляю, что вы – предатель!
Дюк пошевелился, неторопливо поворачиваясь в сторону этого громового голоса.
– Вы приказали убить аббата, – сказал Симон. – Я видел это.
Дюк еле заметно пожал плечами.
– Я не отвечаю за ваши видения, мессир, – молвил дюк.
– Я отказываюсь участвовать в ваших планах! – сказал граф Симон и вложил меч в ножны.
– И я! – крикнул Ангерран.
К Симону подошел его брат Гюи и молча встал рядом. И еще рядом с ним оказались Робер Мовуазен, и Дрию де Крессонессар, а бок о бок с Ангерраном встали его старший брат Робер и еще Симон де Нофль.
Тогда дюк, наконец, утратил свое нечеловеческое самообладание и завизжал:
– Дезертиры! Трусы! Предатели! Вы взяли деньги у Венеции и не хотите платить долгов! Нищая рвань! Чем вы заплатите за наши корабли?
Симон молчал. А Дрию засмеялся. И глядя на него, засмеялся Робер де Бов, такой же рыжий, как и его младший брат.
Дюк закричал, пронзительно, как торговка зеленью:
– Вы подписали договор!.. Вы дали слово!.. Ваши послы клялись Венеции от вашего имени!..
Тут Ангерран смутился было, но Симон ответил ясным твердым голосом:
– Мой сюзерен ничего с вами не подписывал и я ничего вам не должен.
Ибо Симон был вассалом французской короны, а король Франции никаких договоров с Венецией не заключал.
Дюк заскрипел зубами – всеми, что у него еще оставались, а Симон сказал:
– Клянусь всеми святыми, мессир, если с аббатом Гюи что-нибудь случится по вашей вине, я сам перережу ваше тощее горло.
И они ушли из совета, а первым шел Симон и рядом с ним, поминутно спотыкаясь, – аббат.
И когда они ушли, дюк пришел в себя и перевел дыхание, как будто близость Симона душила его и не давала вздохнуть свободно. И дюк сказал оставшимся сеньорам, которых было куда больше, чем тех, что ушли:
– Ну так что же, мессиры?
И сеньоры так сказали дюку венецианскому и послам города Зары:
– Поначалу мы подумывали о том, чтобы принять ваши условия и взять город без боя.