Теперь я счастлива.
Как раз в это мгновение герцог казался себе безмерно смешным. Обожание, светившееся в глазах Айши, в какой‑то степени вернуло ему уважение к себе. У него хватило ума, чтобы понять и оценить глубину этой привязанности. Он спрятал кинжал в ножны, погладил мавританку по голове и мягко сказал:
– Расскажи мне все, Айша.
Силой он не добился бы от Айши ни единого слова. Мягкость сломила ее сопротивление. Она рассказала все, во всех подробностях и в самых откровенных выражениях. Герцог страдал, как будто его пытали. Он шагал взад и вперед по комнате и стонал, хватаясь руками за голову. Когда Айша рассказала ему о портрете, из глаз его брызнули слезы. «Во всем виноват я сам, – думал он в отчаянии. – И все же она должна умереть».
Он послал к Медичи гонца. Он предоставлял шурину полную свободу разделаться с Орсини и требовал только свою жену. Когда письмо дошло до Франческо, тот был вне себя от бешенства: Орсини только что бежал с помощью двух тюремщиков, которые когда‑то воевали под его началом, а теперь скрылись вместе с ним.
Герцогиня прибыла в замок Браччано в наглухо закрытой карете, сопровождаемой многочисленным отрядом вооруженных всадников. За два дня до ее отъезда Орсини удалось сообщить ей через ее духовника, что у него не вынудили признания и что он будет искать возможности спасти ее. Она тем же путем передала ему, что просит ничего не предпринимать, заверяла, что тоже ни в чем не созналась и что поэтому ее жизни ничто не угрожает. Она приказывала ему подумать о собственной безопасности и искать убежища во Франции. Орсини поверил и подчинился ей. Он перешел границу и через несколько дней был в Париже.
В тот самый день, когда герцогиня возвращалась домой, Браччано получил от венецианского сената весьма суровое приглашение явиться и объяснить свои поступки. Сенат был оскорблен его внезапным отъездом из Венеции без каких‑либо видимых оснований, даже без предупреждения, и чуть ли не подозревал его в измене. Браччано поспешил вернуться и успокоить его. Он заверил сенат, что и не думает отказываться от своих намерений, и рьяно взялся за их осуществление. Спустя месяц, когда флот был готов к походу на мавров, он испросил у сената разрешения возвратиться домой, дабы привести в порядок свои дела.
Он приехал в свой замок вечером 7 августа 1576 года. С той минуты, когда Франческо протянул герцогине кинжал, она знала, что дни ее сочтены, и все время, пока Браччано успокаивал разгневанных венецианцев, недоумевала, что означает эта отсрочка. Еще больше удивилась она, когда герцог, приехав вечером, дал ей знать, что явится к ней через час Она думала, что он вообще не захочет ее видеть и пришлет вместо себя кого‑нибудь из своих приближенных, ибо знатность рода охраняла ее от руки палача. Она была поражена, что он сам придет к ней. Она не думала о смерти, которую ей сулил его приход. Она думала только о том, что увидит его.
За это время в чувствах ее произошла разительная перемена. С тех пор как Орсини находился в безопасности, она больше не вспоминала о нем, и те два месяца, что они были близки друг с другом, как будто стерлись из ее памяти. Будущего у нее не было, настоящее было заполнено одним лишь ожиданием смерти; поэтому она жила прошлым, и – странное дело! – именно далеким прошлым: она вновь переживала первые годы своей любви к герцогу.
Ни одна невеста так тщательно не готовится к венцу, как готовилась Изабелла к этому последнему свиданию. Айше пришлось снова и снова переделывать ее прическу. Все было ей не по вкусу. Долго колебалась она в выборе платья, каждое казалось ей недостаточно праздничным и светлым. Она надела свои драгоценности и выглядела такой оживленной и радостной, сидя перед зеркалом, что Айша решилась спросить ее: неужели ей не страшно? «Да, – ответила герцогиня с очаровательной выразительностью, – мне страшно: я боюсь, что он убьет меня, не успев хорошенько рассмотреть».
После долгих размышлений она пришла к выводу, что ни прическа, ни драгоценности, ни платье не соответствуют месту, часу и обстоятельствам. Пришлось все снять.
Наконец она остановила выбор на ночной одежде, открывавшей ее прекрасные плечи, и распустила свои длинные волосы. Браччано вошел в то мгновение, когда они рассыпались по ее плечам, и застыл на пороге. Изабелла могла уже не бояться, что он убьет ее, «не рассмотрев». Герцог был не в состоянии заговорить или двинуться с места. Вся его жизнь сосредоточилась во взгляде.
Когда‑то он привез из похода на мавров ковры и ткани теплых, преимущественно красных тонов. Изабелла покрыла ими стены и плиты пола, и в комнате поэтому было тихо и уютно, как в гнезде. Герцогине нравилось жечь в спальне благовония и украшать ее цветами. Тысячу раз за годы их долгой совместной жизни входил герцог в эту приветливую комнату и заставал жену в ту минуту, когда она распускала свои тяжелые косы. Он любил этот час, эти ароматы, эту тишину. И вот теперь он вновь обрел все былые радости, зная в то же время, что еще до рассвета навсегда их утратит.
Мысль, что Изабелла именно здесь отдалась Орсини, внезапно мелькнула в голове герцога и вернула ему гнев и решимость, уже было покинувшие его. Он сделал шаг вперед и выхватил кинжал. На большее у него не достало сил.
Видя, что он стоит неподвижно, герцогиня медленно направилась ему навстречу. Она шла, опустив глаза, как на покаяние, и он никогда еще не видел ее такой смиренной.
– Синьор, – сказала она, подойдя к нему вплотную, – я глубоко виновата перед вами.
И тут она вспомнила, что сказала Орсини те же слова в тот вечер, когда отдалась ему. Охваченная стыдом при этом воспоминании, она упала к ногам герцога, обнимая его колени.
– Убей меня! – воскликнула она в исступлении. – Убей! Я тысячу раз заслужила это!
Браччано онемел – так он был изумлен. Он думал, что она будет осыпать его издевками над его собственными похождениями или, хуже того, замкнется в высокомерном молчании. А эта гордая женщина лежала у его ног, покорная, как ребенок. Искренность ее раскаяния тронула герцога и заставила его оглянуться на самого себя. Как человек неглупый, он понимал всю несправедливость обычая, который вынуждает неверного мужа карать смертью изменившую жену. «А мне‑то разве не следует просить у нее прощения? – подумал он с отчаянием. – Кто я такой, чтобы судить ее?»
– Синьора, – сказал он дрожащим от волнения голосом, – я ведь сам…
Он не мог продолжать – горло его было сжато, словно тисками, и слезы застилали глаза. Он наклонился, обнял ее за плечи и заставил подняться.
– Изабелла, – вымолвил он наконец прерывающимся голосом, – как бы ни был я со своей стороны виновен перед вами, я перед богом клянусь вам, что никогда не любил никого, кроме вас.
Сердце герцогини разрывалось от безмерного счастья. «Стало быть, он любил меня!» – подумала она с восторгом. Ей почудилось, что она внезапно становится легкой, как птица, и одним взмахом крыла взлетает на вершину блаженства. Она положила голову на грудь Браччано и прижалась к нему. «Он любит меня», – повторяла она про себя, а вихрь счастья словно баюкал и уносил ее куда‑то. Ей казалось, что без малейшего усилия она взлетает к небесам и ветер ласково овевает ее лицо.
– Он любит меня, – сказала она вполголоса, с наслаждением припав губами к камзолу герцога. – Значит, я умру счастливой.
– Какое мне дело до тирании наших обычаев! – громко воскликнул вдруг Браччано, словно отвечая на эту мысль герцогини. – Я не могу убить тебя ради того лишь, чтобы свет не презирал меня. Мы бежим отсюда, уедем прочь из Италии, поселимся во Франции…
Герцогиня закрыла ему рот рукою, потом приподнялась на цыпочки и чуть коснулась губами его губ.