Лошади покорно остановились.
Все трое оказались на высоком обрыве. Впереди распласталось крутояровское озеро. Го-лубое небо отражалось в нем, солнце играло по краю воды, наползающей на белый песчаный берег. Некоторое время все молчали, лишь вздрагивали, бренча сбруей, лошади.
– Какая красота! – покачал головой Воеводин.
– Это и есть мое любимое место, – проговорила Зоя, глядя вниз.
Роман молча смотрел туда же, до боли сжав рукоятку стэка.
Зоя сказала правду. Этот обрыв действительно был ее любимым местом. Каждый раз вы-езжая с Романом на верховую прогулку, она не могла не оказаться у обрыва и, бросив поводья, подолгу смотрела на озеро. Обычно выражение ее красивого лица было такое, словно она гото-вится броситься вниз и, обернувшись диковинной птицей, лететь, лететь над водою, полем, ле-сом. В такие минуты она, казалось, забывала обо всем, и это тревожило Романа. В нем зрело смутное предчувствие чего-то резкого и безжалостного, что может обрушиться на него по воле этой девушки-птицы, так упоенно жаждущей свободы. Теперь же в ее лице, помимо неутомимой жажды свободы, появилось выражение абсолютной уверенности в себе. Роман искоса смотрел на Зою и чувствовал какой-то демонический холод, проистекающий от черной, влитой в седло фигуры, от прекрасного, словно выточенного из слоновой кости лица.
– Да, лихое место, – проговорил Воеводин, поправляя свою жокейскую фуражку. – Зоя Петровна, у вас голова не кружится?
– Кружится. От желания прыгнуть, – ответила Зоя, не отрывая взгляда от раскинувшихся за озером полей. – Были б у моей Розы крылья, сейчас бы так и полетели с нею над землей…
– Et vоus nоus laisseriez manger par les lоups du соin, – пробормотал, усмехаясь, Воеводин.
– Я люблю летать, – проговорила Зоя чуть слышно. – Очень люблю.
Они постояли молча, и вдруг Роман неожиданно для себя произнес:
– Завтра Пасха…
Зоя повернулась и, внимательно посмотрев на него, ничего не сказала.
Воеводин быстро кивнул и произнес рассеянно:
– Мдас… действительно…
Роман устыдился своей фразы, а потом устыдился и собственного стыда. «Как все глупо, – мучительно подумал он, глядя, как Зоя разворачивает лошадь. – Совсем рехнулся. Веду себя как олух…»
Развернувшись, они поехали шагом.
– Роман Алексеевич, вы надолго здесь? – спросила Зоя.
– Боюсь, что надолго.
– Почему?
– Я больше не служу.
– Правда? И кто же вы теперь?
– Ну… наверно – свободный художник.
Она улыбнулась и повторила, растягивая слова:
– Свободный художник. Но все-таки это лучше, чем ад-во-кат.
– Я тоже так думаю, – проговорил Роман и попытался улыбнуться.
– Вы служили адвокатом? – спросил или, вернее, выкрикнул Воеводин, ехавший справа от Зои.
– Да, – быстро ответила за него Зоя, – у Романа Алексеевича была очень хорошая репу-тация. Он стольких спас от безжалостной российской Фемиды.
– Вы преувеличиваете, – усмехнулся Роман, – последнее время я был вовсе равнодушен к моим подзащитным.
– с'est diffiсile a сroire, – молвила Зоя. – Для вас – все что угодно, только не равнодушие. Вы не умеете быть равнодушным…
Впервые за все это время ее голос обрел естественность и стал похожим на голос той Зои, которая была раньше. Но эти знакомые интонации не успокоили Романа, а наоборот, укололи его сердце новой болью. Эта фраза о равнодушии невероятно просто и ярко напомнила Роману, что перед ним та самая Зоя, которую он целовал под сенью ночных лип и подсаживал в растворенное окно террасы.
И, словно почувствовав это, Зоя снова резко ударила стэком свою Розу, сорвалась с места.
Воеводин заспешил следом, а Роман слегка поотстал, не слишком погоняя Орлика.
Так, друг за другом, они проскакали до самого бора.
Зоя выбрала другую дорогу – широкий большак, ровно и прямо пронизывающий бор, и по-неслась черной молнией сквозь залитый солнцем лес. Лишь на середине поля, у развилки дорог, остановила тяжело дышащую Розу, похлопав по взмыленной шее:
– Ah, ma сhere petite fille.
Разгоряченный ездой Воеводин подъехал к Зое и, сняв наотлет свою фуражку, произнес, почти декламируя:
– Зоя Петровна, вы бесспорная чемпионка всех наездниц и наездников! Браво!
– Я боялась, что вы потеряетесь в бору! – рассмеялась Зоя.
– Ни за что! – выкрикнул своим хоть басовитым, но все еще юношеским голосом Воево-дин. – Как тут замечательно! Какие места! Вот бы где устраивать скачки!
– Вы тоже так думаете, Роман Алексеевич? – неожиданно спросила Зоя, взглянув на подъехавшего и стоявшего поодаль Романа.
– Не думаю, – сухо ответил Роман.
– Ах, да, вы же боялись разбиться, – насмешливо, но с какой-то мягкостью в голосе про-говорила она.
– Я боялся за вас, – все так же сухо проговорил Роман и вздрогнул, поразившись неумест-ности своей фразы.
Зоя замолчала, перестав улыбаться.
Воеводин непонимающе смотрел на нее. Молча они стояли на развилке. Правая дорога вела в сторону дома Романа, левая – к Красновским.
Роман приподнял шляпу:
– Прошу простить. Мне уже пора.
– Очень рад был познакомиться, – кивнул Воеводин.
– До свидания, Роман Алексеевич, – тихо проговорила Зоя.
– До свидания, – ответил Роман и, развернув Орлика, хлестнул его стэком по крупу.
VII
«Боже мой, неужели это была Зоя?! – мысленно в который уже раз спрашивал себя Роман, расхаживая по своей комнате и нервно куря. – Холодная красотка с патологическим кокетством, упивающаяся собой, – Зоя? Зоя – не замечающая меня, Зоя – со смехом принимающая идиотские комплименты этого клетчатого паяца? Зоя – с артистической глумливостью перечеркивающая все, что было между нами? Не верю, не верю!..»
Сжав себя пальцами за локти, он присел на кровать.
Его душа напоминала теперь большое и глубокое горное озеро, растревоженное и взбаламученное неожиданно налетевшим на него штормом. Еще вчера гладкая как стекло поверхность с величественным спокойствием отражала простершийся над ней голубой небосклон, а сегодня мутные пенные валы с грохотом обрушиваются на каменные берега, грозя разбить их и вырваться на свободу. Все чувства, помыслы и переживания, связанные с Зоей, что дремали в глубине этого озера под прозрачной толщей обыденного и повседневного, теперь ожили и с шумом поднялись на поверхность.
«Я одного не могу понять, – размышлял Роман, жадно втягивая в себя дым, – если она действительно забыла меня, то почему так зло играет со мной? Эта демонстративная поездка на место наших тайных свиданий, эти колкости в мой адрес… Если она полюбила Воеводина или еще кого-то, то отношение ко мне по всем законам женской психологии должно быть мягкое и доброе. Даже грязных соблазнителей женщины впоследствии вспоминают, как правило, без зло-бы. Но – я! Я же любил ее и люблю. Неужели она не видит этого? Или не хочет видеть. А может, она на меня в обиде? Но за что? Я столько раз посылал ей письма и ни разу за три года не получил ответа. Один Бог знает, что я пережил тогда. Я думал, что она больна, но потом выяснил через знакомых, что Зоя Красновская – жива, здорова и даже берет уроки игры на фортепиано у Блюменфельда… А может, я обидел ее раньше? Но чем?»
Он провел рукой по своим мягким вьющимся волосам и рассеянно потер висок. Сегодняш-няя Зоя совершенно не укладывалась в рамки старых представлений и воспоминаний о ней.