Конь натуральный. Это порода такая. А я уж
пешочком. Гордый человек, стесняюсь на бесхвостом коне ездить. Народ у нас
смешливый. Война кончится, а они все дразнить будут.
Розовое и тихое утро. Нежно пахнет теплым телом деревьев, согретой землей.
Михайлова, наклонясь с седла к капитану, произнесла взволнованно:
— Мне сейчас так хорошо. — И, посмотрев в глаза капитану, потупилась и с улыбкой
прошептала: — Я сейчас такая счастливая.
— Ну еще бы, — сказал капитан, — вы еще будете счастливой.
Партизан, держась за стремя, шагал рядом с конем капитана; подняв голову, он
вдруг заявил:
— Я раньше куру не мог зарезать. В хоре тенором пел. Пчеловод — профессия
задумчивая. А сколько я этих фашистов порезал. — Он всплеснул руками. — Теперь я
злой, обиженный.
Солнце поднялось выше. В бурой залежи уже просвечивали радостные, нежные зеленя.
Немецкие лошади прижимали уши и испуганно вздрагивали, шарахаясь от гигантских
деревьев, роняющих на землю ветвистые тени.
Когда капитан вернулся из госпиталя в свою часть, товарищи не узнали его. Такой
он был веселый, возбужденный, разговорчивый. Громко смеялся, шутил, для каждого
у него нашлось приветливое слово. И все время искал кого-то глазами. Товарищи,
заметив это, догадались и сказали будто невзначай:
— А Михайлова снова на задании.
На лице капитана на секунду появилась горькая морщинка и тут же исчезла. Он
громко сказал, не глядя ни на кого:
— Боевая девушка, ничего не скажешь. — И, одернув гимнастерку, пошел в кабинет
начальника доложить о своем возвращении.