Я отвечала, что у меня все основания ему верить и что в этом доме он может распоряжаться как ему заблагорассудится всем, в том числе и моей особой – в тех пределах, разумеется, какие мы с ним означили. Затем я спросила его, не угодно ли ему воспользоваться своей комнатой нынешней ночью.
Он сказал, что нынче остаться не может, так как у него дела, требующие его присутствия в Лондоне, но, прибавил он с улыбкой, он непременно приедет на следующий день, с тем чтобы заночевать. Я продолжала настаивать, чтобы он оставался сегодня же, говоря, что мне было бы чрезвычайно приятно знать, что такой бесценный друг, как он, находится под одним со мною кровом. Я и в самом деле к этому времени испытывала к нему не только признательность, но и любовь, и при том такой силы, какой я никогда прежде не ощущала.
О, женщины! Вы и представления не имеете, сколько соблазна для души, доступной благодарности и воспитанной в добрых правилах, таит избавление от невзгод! Ведь этот господин своею волею спас меня от горести, от нищеты и лохмотьев. Благодаря ему я вернула себе прежнее положение, он дал мне возможность даже улучшить мои обстоятельства против прежнего, а именно – сделаться счастливой и довольной; Всем этим я была обязана его щедрости. Что я могла сказать ему в ответ, когда он стал уговаривать отдаться ему вполне, утверждая вдобавок, что в нашем союзе не было бы ничего противозаконного? Впрочем, об этом будет сказано в своем месте.
Итак, я продолжала уговаривать его остаться. Мне очень грустно, говорила я, свой первый счастливый вечер в этом доме провести без того, кто является виновником и основателем моего благополучия; мне так хотелось бы предаться невинным увеселениям, сказала я, но без его общества у меня не было бы никакого веселья. Словом, я не отступала от него со своими просьбами, покуда он не объявил, что не может отказать мне ни в чем и что тотчас поскачет на своем коне в Лондон, кончит там со своим неотложным делом (ему надо было оплатить некий чужеземный вексель, который был бы иначе опротестован , так как срок его истекал сегодня), и самое большее через три часа вернется ко мне, чтобы вместе отужинать. Он велел мне, впрочем, ничего к ужину самой не покупать, ибо, раз я настроилась провести вечер в веселье – а ему и самому больше всего хотелось именно этого, – то он и привезет все нужное из города.
– Это, душа моя, и будет наш свадебный ужин, – сказал он и принялся меня обнимать и целовать, да с такой силой, что у меня уже не оставалось сомнений, что он намерен проделать со мною все, о чем говорила Эми.
Слова «свадебный ужин», однако, слегка меня покоробили.
– Зачем вы называете предстоящий ужин свадебным ? – спросила я. – Ужин мы, разумеется, устроим, что же до остального, то оно ведь невозможно, как для вас, так и для меня.
– Будь по вашему, – сказал он, усмехаясь, – называйте как угодно, для меня это все одно, и я постараюсь доказать вам, что оно не так уж невозможно, как вам кажется.
– Я вас не понимаю, – сказала я. – Ведь я замужняя женщина, да и вы не холосты!
– Хорошо, хорошо, – ответил он. – Мы поговорим об этом после ужина.
Он встал, поцеловал меня еще раз и поскакал в Лондон.
Его слова, признаться, распалили меня не на шутку и я не знала, что и думать. Он намерен со мною спать, это несомненно, но каким образом думал он приравнять нашу связь к законному браку? Он, так же как и я, полностью доверял Эми, и мы оба привыкли не чиниться перед нею; видя ее непревзойденную преданность мне, он целовал меня и говорил все эти речи, не стесняясь ее присутствием, и, кабы я позволила, не задумываясь, лег бы со мною в постель при ней. Только он за дверь, я говорю:
– Послушай, Эми, чем же все это кончится? От волнения меня прямо пот прошибает!
– Да известно чем, сударыня, – говорит Эми. – Тем, что мне нынче придется стелить постель на двоих.
– Тем, что мне нынче придется стелить постель на двоих.
– Как только у тебя язык поворачивается выговорить такое? (это я ей). Неужто ты и в самом деле осмелилась бы уложить нас вдвоем?
– Еще как осмелилась бы, – отвечала она. – И притом оба вы – как были честными людьми в моих глазах, так такими бы и остались.
– Честными? – воскликнула я. – Что за муха тебя укусила, негодница! Каким это образом, при живой жене и живом муже мы могли бы оставаться честными?
– А вот каким, сударыня, – сказала Эми. – Я все это рассудила, как только он заговорил, и поняла, что он говорит сущую правду. Он величает вас вдовушкой – а разве это не так на самом деле? Вот уже который год, как мой хозяин не заявляется – ну, конечно же, он умер – во всяком случае для вас он все равно, что покойник, поскольку вам он более уже не муж, а, следовательно, вы вольны и даже должны выйти замуж за кого вам заблагорассудится. Ну, вот, а от него жена ушла и не желает с ним спать – значит, он такой же холостяк, каким был до женитьбы. И пусть вы не можете друг с другом повенчаться по закону, все равно – раз с одной стороны муж, с другой – жена отказываются исполнять свои супружеские обязанности, то вы по всей справедливости имеете право сойтись с ним.
– Увы, Эми, – ответила я. – Если бы по закону я и в самом деле имела право выйти за него, поверь: изо всех мужчин на свете я выбрала бы его, и только его. Когда он сказал, что любит меня, у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди! Да и могло ли быть иначе – ты ведь знаешь, в каком положении я была до того – всеми презренная, втоптанная в грязь? Кабы меня не удерживал стыд, я бы прижалась к его груди и расцеловала бы его с тем же пылом, с каким обнимал и целовал меня он.
– А там, глядишь, и все остальное, – сказала Эми. – По первому его слову. По мне, так вы и думать не смеете в чем либо ему отказать. Разве он не вырвал вас из когтей самого сатаны? Разве не избавил от горчайшей участи, какая выпадала бедной женщине благородного воспитания? Где та, что способна отказать в чем либо такому человеку?
– Ах, Эми, я право не знаю, как быть! – сказала я. – Надеюсь лишь, что он ничего такого у меня не попросит… ах, только бы не попросил! А попросит, я не знаю, что ему и сказать.
– Не попросит! – передразнила меня Эми. – Как не так! Уж поверьте мне – попросит и уж, разумеется, получит. Не такая же моя госпожа дурочка! Пока суд да дело, сударыня, позвольте мне вас покинуть – я приготовлю вам чистую рубашку. Негоже, чтобы в первую брачную ночь он увидел вас в несвежем белье.
– Кабы я не знала тебя, Эми, за очень честную девушку, – сказала я, – я бы отвернулась от тебя с ужасом; ты выступаешь в защиту дьявола, точно ты его ближайший советник.
– Это как вам угодно, сударыня, а только я говорю то, что у меня на душе. Вы сами признались, что любите этого господина, он же явил вам довольно доказательств своей сердечной к вам склонности. Вы оба счастливы, и он считает себя вправе сойтись с другой, поскольку законная его жена нарушила свое слово и от него ушла; и хоть вступить с вами в законный брак ему нельзя, он тем не менее полагает возможным; заключить вас в свои объятия, не нарушая закона о единобрачии. Более того, он утверждает, что в иных странах это принято и даже вошло в обычай . Признаться, я и сама того же мнения, а то, выходит, любая потаскуха, обманув и бросив мужа, на весь остаток его жизни лишает его не только всех удобств супружества, но и вообще каких либо радостей. А это куда как неразумно, да и многие ли в наше время согласятся терпеть такое? Точно так же я рассуждаю и о вас, сударыня.
Если бы я не потеряла тогда голову, если бы рассудок мой не был ослеплен любезностью, великодушием и добротою моего нового друга, если бы я своими советчиками избрала совесть и добродетель, я бы тут же выгнала эту Эми вон, как змею, как посланницу дьявола и не посмотрела бы на то, что она так долго служила мне верой и правдой.