Кирпичные стены не защищали от холода, изнутри отсырели, по ним бежали струйки воды, на разбухшем деревянном полу стояли лужи.
Их верхняя одежда истрепалась и по-настоящему никогда не просыхала. Не чувствуя под собой ног, они ложились в постель и на четыре-пять часов
проваливались в сон.
Как они вынесли такой быт вместе с изматывающей работой днем?..
А работа с каждым днем набирала теми. Редкий день на холме работало менее восьмидесяти рабочих. У Генри определенно была инженерная жилка, но
успех перехватили рабочие Софьи: вблизи главной траншеи они отрыли горшки, ради которых только и стоило огород городить, небольшие глиняные
сосуды грубой работы — и битые, и совсем целые. Несомненно, это была кухонная посуда. Целые горшки Софья сразу от греха обернула мешковиной,
пронумеровала и зафиксировала место находки. Непонятно, что делать с черепками: они лежали грудой и явно принадлежали одному хозяйству, но
собрать их в целое, казалось, было невозможно.
— Собери их все до единого, — велел Генри, — отмой и выложи на верстак, а потом будем не спеша подгонять куски и склеим те, которые подойдут.
Они засиделись до глубокой ночи, отмывая горшки и составляя их опись; потом осторожно отмыли черепки и разложили их на верстаке.
— Соберем, когда дожди запрут нас дома, — предложил Генри, — а может, уже в Афинах: там будет гипс под рукой, чтобы восстановить недостающие
куски. Еще надо будет сварить мездровый или рыбий клей.
Софья расстраивалась, что на керамике нет орнамента.
— Простая утварь, никакой заботы о красоте, — вздохнула она. — Как же мы определим возраст этой безликой глины?
— Ясно, очень древний возраст. Обидно другое: я еще ни разу не нашел на дне окаменевших остатков пищи. Все пожрало время.
— Неужели возможно, чтобы продукты сохранились?
— Посмотрим…
Следующие находки озадачивали даже больше, чем «приношения»— глиняные «волчки»! Они имели форму конуса, вулкана, полусферы примерно дюймовой
толщины, и у всех посередине была дырка, вокруг которой симметрично располагался линейный орнамент. Выставив их в ряд, Софья подозвала Генри:
— Смотри: ни птиц, ни зверей, ничего—только линии и штрихи, а ведь те бляшки лежали немногим выше! Как ты думаешь, эти «волчки» — они
принадлежат уже другой культуре?
Генри повертел вещицу, вгляделся в рисунок.
— Эта «свастика» встречается и в индийском искусстве, и в китайском. Да, «волчки» и бляшки принадлежат разным эпохам. Вопрос — какая из них
более ранняя? Какое искусство старше: линейный орнамент или воспроизведение реальных образов? Посоветуемся с университетскими профессорами в
Афинах. Они разберутся.
На глубине ниже двадцати футов открылись обгоревшие руины домов, стоявших как бы на голове друг у друга. Софья и представить себе не могла
ничего подобного: она была в городе, а вернее, сразу в нескольких городах, располагавшихся слоями: люди рождались здесь, росли, обзаводились
семьями и хозяйством— век за веком. Ей попалось несколько круглых позвонков из спинного хребта какого-то огромного зверя, а может быть. рыбы.
— Акульи позвонки, — определил Генри. — Из них делают мужские трости. Похоже, что в стародавние времена в Эгейском море водились акулы.
— А ты еще так неосторожно купаешься!
— Да там давным-давно нет никаких акул! — развеселился Генри. — Уже в гомеровское время их не было.
— Каким же образом акулы поднялись на добрую сотню футов выше уровня моря?! Может, они сохранились от тех времен, когда на всей земле не было ни
клочка суши?!
— Может быть…
Она стояла в траншее, по колени уменьшившись в росте; волосы собраны в высокий пучок и от пыли покрыты турецким платком.
Он ласково улыбнулся ей
сверху.
— А может быть, другое: туши акул разделывали на берегу и зажаривази на огне. Обычно акулье мясо не употребляют в пищу, но с голоду чего не
съешь… А сюда приносили их кости, делали из них всякие инструменты, оружие. Они выстояли в огне. Посмотри на эти обгоревшие остатки домов, на
стене траншеи хорошо видны несколько слоев. Такое впечатление, что на этой глубине все постройки были уничтожены огнем. Мне кажется, каменных
городов мы найдем три-четыре, не больше. Все прочие были деревянные, с камышовыми и соломенными крышами. Одной искры было достаточно, чтобы
город сгорел дотла, чтобы все обратилось в прах, в пепел. Вот эти пласты золы, — он показал рукой, — позволяют представить такую картину:
дождавшись, когда остынут уголья, люди возвращались на пожарище, разравнивали его, насыпали слой свежей земли и отстраивали город заново. Обычно
они успевали запастись пищей, захватить инструменты и ритуальные предметы и переждать пожар у Скамандра. Конечно, это была беда, но беда
поправимая: леса кругом сколько угодно — хоть стройся, хоть топи очаг. И за несколько дней они вполне отстраивали себе новый кров.
На следующий день они отрыли россыпи раковин мидий и устриц.
— Сразу видно—сородичи, — лукаво блеснула она глазами, — тоже любили дары моря! Согласно Гомеру, они тоже пекли пшеничный хлеб, сажали ячмень.
Остается лишь найти кости животных, и мы узнаем, какое мясо они ели.
— Мы знаем это из «Илиады»: они жарили на вертеле баранов, быков, гусей, телят, охотники добывали кабанов, ланей, зайцев… В общем, стол у наших
предков был разнообразный.
Каждый день приносил ошеломляющие открытия. В развалинах большого строения, отрытого ближе к вершине холма на глубине всего пяти футов, они
обнаружили три мраморные плиты от пятнадцати до двадцати пяти дюймов в длину с довольно пространными надписями, выбитыми резцом. Плеснув водой,
они внимательно вгляделись в буквы. Генри заметно побледнел.
— Софья, как я надеялся найти следы письменности! Ведь такому открытию цены нет! Особенно если это храмовая надпись.
Разобрав некоторые слова, Софья участливо погладила его по руке.
— Нет, милый, это древнегреческий язык, и вряд ли плита из храма. Видишь, какие здесь слова? Совет, гражданин, налоги, право на владение землей…
— Да, вижу. — Он взглянул на нее потухшими глазами. — Значит, она из какого-нибудь здания заседаний совета.
— Саркис идет. Он видел, как мы отрыли плиты. Скажи, что мы их отмоем и вечером попробуем перевести текст.
Саркис разрешил забрать плиты домой: он придет взглянуть на них утром. Софья и Генри были слишком возбуждены, чтобы возиться с ужином, и наскоро
закусили фруктами и медом. Яннакис на арбе привез плиты и внес к ним наверх. Чтобы расчистить все надписи, пришлось немало потрудиться жесткой
щеткой.
— Займись этой большой — раз ты уже разобрала некоторые слова, — предложил Генри, — а я вспомню уроки Вимпоса и поломаю голову над двумя
другими.
К часу ночи, не ручаясь за абсолютную точность перевода, она положила перед Генри такой текст:
«Поскольку Диафен Поллеос Тимнит в присутствии царя убедительно выказывает благородную чистоту помыслов и готовность всякому оказать необходимые
услуги, царь определяет Совету и народу вынести вечную благодарность сборщику податей Тимниту и считать его в числе своих граждан. Его права
пусть будут записаны на этой плите и выставлены…»
С грехом пополам разобрался со своими плитами и Генри, там речь шла примерно о том же: определялись гражданские и имущественные права
поименованных лиц.