— Но ведь это выйдет дорого, — наморщила Софья лоб, — зафрахтовать пароход со всем экипажем.
— Не на все же время! Нам и нужен-то один рейс в месяц. В хорошую погоду они доберутся за три дня. Сумел же Парис, убегая из Спарты с Еленой и
сокровищами Менелая. управиться за трое суток, а у него не было паровых машин, только гребцы да паруса. С продуктами наконец наладимся. Будем
отправлять домой список необходимого, Спирос все закупит и погрузит на пароход.
— Действительно удобно. А на обратном пути пароход возьмет нашу долю находок.
— Если смотрители согласятся на раздел в процессе работы, не дожидаясь окончания сезона.
— Смотрители? Сколько же их будет?
— Я получил письмо от министра народного просвещения. Узнав, что в этом году я могу нанять более ста пятидесяти рабочих, он заявляет, что один
смотритель не управится.
— А где наш Георгий Саркис?
— Наверное, опять сидит в своей судебной канцелярии. Так вот, мне нужно, чтобы посудина не протекала, а капитан умел молчать. Я никого не желаю
посвящать в нашу кухню. Вот когда найду что-нибудь стоящее, тогда и объявлю во всеуслышание.
За несколько дней он обшарил весь порт, и удача улыбнулась ему: это был пароходик «Таксиархис» капитана Андреаса Папалиолоса, чья загорелая
команда состояла исключительно из членов его семьи: младший брат, двое взрослых сыновей и племянник. Генри очень приглянулся кряжистый, крепкий
старик, настоящий грек, с детства сроднившийся с морем. Он двадцать пять лет отказывал себе во всем, зато теперь имел свой пароходик и был
независим.
В тот день Генри явился к обеду, не успев согнать с лица весело-озадаченное выражение.
— Похоже, ты нашел непотопляемое судно с молчуном капитаном?
— Более того, я еще раз убедился в том, что мир тесен. Когда я спросил у капитана Папалиолоса его рекомендации, знаешь, что он ответил? «Доктор
Шлиман. лучше всех вам рекомендует меня ваша почтенная теща, госпожа Виктория
Энгастроменос».
— Мама?.. Каким образом?
— Откуда мне знать! Давай-ка съездим в Колон к вечеру. И Андромаха любит покататься.
— Капитан Папалиолос! — вскричала мадам Виктория. — Так он же с Крита! Мы сто лет знаем друг друга. Если он не в море, то всегда приходит ко мне
на именины. А что вы хотите о нем узнать?
— Можно на него положиться?
— Как на самого себя. Вы же теперь наш, а Папалиолосы еще ни разу не подвели Энгастроменосов.
— Спасибо, драгоценная теща. Я беру его. Расставание вышло грустным.
— Всего несколько недель, — утешала его Софья. — Солнце уже греет тепло, я смогу работать в саду. Так я скорее окрепну.
Зная ее любовь к голубям, Генри тайком соорудил в дальнем углу сада голубятню и пустил в нее несколько пар птиц. Выйдя на следующее утро в сад,
она набрела на домик с воркующим населением и расплакалась.
Приехал епископ Вимпос. Он уже знал о несчастье и специально проделал долгий путь в Афины, чтобы посочувствовать и подать пастырское утешение.
Два года в Триполисе не прошли для него бесследно: он осунулся, поистрепалась его сутана.
«Как глупо, что он прозябает в захолустье, — возмущалась про себя Софья. — С его-то светлой головой! Могли бы найти для него что-нибудь
творческое: заниматься наукой, писать, с пользой применять знания».
В сущности говоря, это была ссылка. На вопрос, чем он занимается, он так и ответил:
— Служу, а больше, пожалуй, ничем не занимаюсь. Наезжаю в сельские приходы, слежу за казной епархии…
— Никого не учишь?
— Нет, учу детей.
На вопрос, чем он занимается, он так и ответил:
— Служу, а больше, пожалуй, ничем не занимаюсь. Наезжаю в сельские приходы, слежу за казной епархии…
— Никого не учишь?
— Нет, учу детей. Школ ведь мало. Без меня они вырастут неграмотными.
— Церковь обязана вернуть тебя в Афины! Он только слабо улыбнулся в ответ.
— Я понимаю: ты убеждена, что я должен преподавать теологию в университете, древнееврейский. Я сам порою очень скучаю но университету, мне не
хватает его библиотеки, коллег, подающих надежды студентов. Иногда не с кем словом перемолвиться, и так одиноко…
— А твоя библиотека?
Он грустно помотал головой.
— Увы, Софья, библиотеку я продал, когда уезжал в Триполис, — надо было расплатиться с последними долгами.
Ей стало жаль его до слез.
— Но не навечно же это?!
— Милое мое дитя, я наставлял тебя слушаться божьей воли — и сам же ослушаюсь! Ведь если я возлюбил Господа и нашу Церковь, я должен с кротостью
принимать все посланные мне испытания.
И тогда впервые после отъезда Генри она отправилась без него в город. Она ехала в любимый с детства книжный магазин Коромеласа. Это была зала с
полками в три стены, пестрящая надписями: Поэзия, История, Литература, Наука… Отдельно стояли книги на французском, немецком и английском
языках. Дважды в год, в день святого Василия и на свои именины, она приходила сюда с кем-нибудь из взрослых, вдыхала запах краски и переплетов.
Ей разрешали выбрать любую книгу. Сейчас Генри оставил ей на неотложные расходы сто долларов, и большую их часть она решила потратить на книги
для дяди Вимпоса. Она ни секунды не сомневалась в том, что и муж счел бы это неотложным делом. Они были обязаны Теоклетосу Вимпосу своей
встречей, сохранностью их брака, и нельзя, чтобы он был одинок, чтобы он не мог побеседовать хотя бы с книгой. В Париже она сказала Генри: «Мне
легче сломать ногу, чем мучиться от одиночества». Или она сказала: «чем скучать по дому»? Впрочем, это одно и то же. Духовная и научная
атмосфера столицы — их лишился Теоклетос Вимпос, и от этого он страдал. По-своему это сродни ее недавней беде.
Апрель стоял теплый. На рассвете небо подергивалось белесоватой дымкой, потом ярко голубело. Она хлопотала у клумб и кустов, выпустивших почки,
кормила голубей, но странно! — ее томило чувство опустошенности, потери. Ее все сильнее тянуло в Гиссарлык, к раскопкам, к людям, к радости
находок.
Письма от Генри также приносили мало утешения. «Живем тяжело, — писал он. — Виды прекрасные, остальное все плохо».
Домик на краю раскопа еще не был готов. Он ночевал в какой-то будке для инструментов. Три ночи не переставая лил дождь, крыша потекла. Яннакис
набирал рабочих и со стряпней не успевал, к тому же не было ни плиты, ни подходящей посуды. Пришлось брать еду из Хыблака. Кругом была такая
грязь, темень и холод, что он забросил писать свои отчеты по вечерам. «Если можешь, то. ради Христа, задержись в Афинах и немного укрепи ручки и
ножки…»
Но если она все же собирается ехать, то пусть обязательно прихватит плиту, десять тарелок, ножи, вилки и ложки, пару матрацов (большой и
маленький), одеяла, полотенца, одежду попроще, крепкие кожаные башмаки, а также несколько дюжин плетеных корзин разной вместимости—для перевозки
горшков, ваз, черепков. И она отправилась делать покупки. Спирос проследил, чтобы все упаковали в те самые корзины, которые на обратном пути
доставят в Пирей их археологический материал.
После очередного письма оставаться в Афинах было уже невозможно.