Чтобы управиться самому и за несколько дней… ну, от силы с двумя помощниками.
Генри не нашелся что ответить, и Софья поспешила на выручку:
— Я вас понимаю, мистер Калверт. Будь вы писателем, вы бы охотнее писали рассказы, а не романы. А Генри—он как Достоевский…
— И еще напишет свое «Преступление и наказание», — сощурился ее собеседник. — Рекомендую себя в герои романа…
Повисло неловкое молчание.
— Фрэнк, — нарушил тишину Генри, — может так получиться, что я залезу на вашу половину холма. Вы не возражаете?
— Да сделайте милость! — мгновенно откликнулся тот. — Зачем же тогда я торопил вас несколько лет назад, в нашу первую встречу, зачем хлопотал о
фирмане?! Я бы только попросил поровну разделить находки на моей половине.
— Это справедливо, Фрэнк. Как мы скрепим наш договор — рукопожатием или составим бумагу?
— Вашего слова достаточно.
После крепкого рукопожатия Фрэнк достал из скрытого в стене бара бутылку бренди.
— За гомеровскую Трою! Как только отроете что-нибудь великое — напишите, я сразу приеду.
В честь Трои даже Софья осушила бокал.
3
Перемены на Гиссарлыке поразили ее: расползшийся лабиринт траншей, новые террасы, обнажившиеся каменные кладки, а главное — маленький поселок из
трех домиков на северозападном краю холма, у самого начала раскопок, и еще несколько строений теснилось на равнине, под восточным склоном. Генри
с гордостью писал ей, что их три дома обошлись ему в двести долларов, и она ожидала увидеть более или менее приличные бараки, а это оказались
крепкие постройки, с надежными крышами, с хорошими окнами и дверьми.
В их доме было три комнаты: спальня, просторная столовая и рабочий кабинет с полками на две стены. Новые находки
Генри все пронумеровал, но еще не очистил. Здесь же стоял видавший виды письменный стол, по случаю купленный им в Чанаккале. Этот изрытый
оспинами ветеран пришелся Софье по душе: такой большой — можно работать вдвоем. В окна на левой стене было видно Эгейское море, острова Имброс и
Самофракию.
Она поставила любимую икону в киот, кое-как сбитый Яннакисом, платья повесила в угол, отгороженный занавеской— как в ее девичьей спальне в
Колоне. Гардероб она подобрала соответствующий: три давно отставленных платья с широкой юбкой—удобно будет лазить по насыпям, платье с короткими
рукавами и узкой талией, для этих мест, может, чересчур элегантное, но оно никогда ей не нравилось, удобная юбка, блуза. Забраковав шарф, не
спасавший от палящего летнего солнца, она привезла пару шляп — широкополую соломенную и фетровую. Само собой, не были забыты и две пары кожаных
ботинок.
Генри показал ей и два других домика: в одном жили десятники Макрис и Деметриу, в другом была кухня. Яннакис уже поставил плиту (ночью пришла
арба) и прорубал в потолке дыру для трубы. Увидев Софью, великан осторожно спустился по лестнице, пал ниц и поцеловал ей руку.
— Здравствуйте в Шлиманвилле, моя госпожа. То-то хозяину приятно!
— Яннакис, ты нашел девушку для госпожи Шлиман? — спросил Генри.
— Какую девушку? — удивилась Софья. — Зачем?
— Тебе нужна подружка и горничная. Сейчас не то, что в прошлом году. Рабочие из Ренкёя отправляются домой только в субботу вечером или накануне
церковного праздника. Здесь они разбили лагерь, спят, обернувшись в несколько одеял. Я поставил для них бочки с водой, нужники. Есть продуктовая
лавочка, хотя они все приносят с собой в понедельник. Мы, как видишь, закладываем ни много ни мало деревню под названием «Гиссарлык».
И слишком
здесь много мужчин, чтобы оставлять тебя одну дома.
Распустив рот до ушей, Яннакис пожирал их глазами.
— Хозяин, я нашел девушку.
— Отлично. Сколько времени она здесь будет?
— Столько же, сколько и вы. Я на ней женился. Чтобы не сбежала.
Тут было чему удивиться. Всего год назад едва переступивший сорокалетний рубеж Яннакис зарекался жениться: распоряжаться другими не в его
характере, а с женой особенно надо уметь себя поставить. Иначе нельзя — Азия… И вот он жертвует собою ради них—так, что ли, получается?
— Где же она, Яннакис?
— Сейчас приведу.
Он нырнул в клетушку при кухне и через минуту вывел упиравшуюся супругу.
— Вот Поликсена, хозяин. Мы родственники. Она из Ренкёя.
Потупив глаза. Поликсена поклонилась Генри, потом Софье и чуть слышно промолвила:
— Ваша слуга.
Это была миленькая и какая-то очень чистенькая девушка лет шестнадцати, росточком аккурат под мышку Яннакису. Поскольку она была какой-никакой
гречанкой, лица она не закрывала. На ней была белая рубашка с длинными рукавами, длинная юбка, голова покрыта шалью. Застенчивая, но видно, что
девушка она самостоятельная и что с нею будет легко.
Вдоль двух свободных стен кухни Яннакис тесно составил стофунтовые мешки, и чего там только не было: кофе, сахар, бобы, фасоль, сушеный и
зеленый горох, чечевица, рис, сушеные фиги, изюм, орехи, мука… А Яннакис вносил новые тюки и пакеты: макароны, корица, мускатный орех, ваниль,
фисташки, томатная паста, тертый сыр, патока. На улице дожидались своей очереди бочонки с пикулями и селедкой, маслины, сардины… Развязывали
крепкий узел, заглядывали в мешок.
— Вот это запах, — радовалась Софья. — Как в торговых рядах.
Генри даже не пытался скрыть счастливой улыбки.
— За эти шесть недель я изголодался. Теперь наверстаем.
— Так вот зачем ты меня ждал: тебе нужен повар.
— Я повар! — заревновал Яннакис. — Лучший в Троаде! Вдруг голос взяла Поликсена:
— Это не мужское дело. Я буду готовить.
— Нет! — отрезал Яннакис. — На кухне я хозяин. И побледнел, обессилев от смелости.
— Мы все будем готовить, — рассмеялась Софья. — Наперегонки.
Генри повел ее на раскопки. По холму взад-вперед сновали рабочие в синих штанах и красных фесках.
— Настоящий муравейник! — воскликнула Софья.
— Правильно: здесь сто тридцать человек. Нам очень повезло с инструментом, особенно с тачками и совковыми лопатами.
Они направились к южному краю холма, где в четвертом веке новой эры процветал Новый Илион.
— С тех пор здесь уже никто не жил.
Бригада из сорока пяти человек пробивала раскоп с равнины вверх по некрутому склону. Руководил работой незнакомый ей человек в шахтерском шлеме,
обутый в высокие английские ботинки.
— Помнишь, я говорил в Афинах, что хорошо бы найти в десятники шахтера? А шахтер сам нашел нас. Это Георгиос Фотидис, здешний грек. Он семь лет
проработал в Австралии на рудниках. Затосковал по дому, вернулся, женился на молоденькой девушке из соседней деревни. Взял без приданого, сидел
без работы. Я тут же нанял его, узнав, что он имеет опыт в сооружении тоннелей. Он отлично знает свое дело. Ночует в нашем втором домике.
Взяв ее за руку, он спустился к широкой траншее и представил ей Фотидиса. Тот снял свой шлем, приложил руку к сердцу и склонился в низком
поклоне.
— Фотидис, — обратился к нему Генри, — объясните миссис Шлиман, что вы делаете.
— С радостью, доктор Шлиман.
Его греческий был безупречен, причем это был почти язык образованного человека.