Мне не пришло в голову спросить у Стаси, не передумала ли она съезжать. Выполнив свою часть договора, я полагал, что Стася должна выполнить
свою. Не задавай никому вопросов – рискованно. Действуй – чего бы это ни стоило!
Спустя несколько дней пришли плохие новости. Будто одновременно выстрелили из двух стволов. Во первых, как можно догадаться, чек оказался не
обеспечен наличностью. А во вторых, Стася передумала съезжать. Во всяком случае, отложила отъезд. В довершение всего мне нагорело от Моны за то,
что я стремился избавиться от Стаси. Снова я нарушил слово. Как можно мне доверять после этого? И все в таком духе. Я не мог оправдаться: у меня
были связаны руки, а точнее, язык. Нельзя посвящать Мону в условие нашего со Стасей договора. Тогда я выглядел бы еще большим предателем.
Я поинтересовался, кто ходил в банк с чеком, но услышал в ответ, что это не мое дело. У меня возникло подозрение, что ходил кто то, кому было
под силу выдержать такую потерю. (Скорее всего их чертов миллионер.)
Что я скажу доктору Забриски? Ничего. У меня не хватит духу посмотреть ему в глаза. Я и правда никогда его больше не видел. Еще одно вычеркнутое
имя.
Не успели мы остыть после всего случившегося, как произошел один забавный эпизод. Как то вечером раздалось осторожное постукивание по стеклу, за
окном стоял Осецкий, все тот же ушлый Осецкий – человек, оправдывающий свою сомнительную репутацию. Он сказал, что сегодня – день его рождения.
Те несколько рюмок спиртного, что он уже принял, не оказали на него особого действия. Он был слегка навеселе, все так же бормотал себе под нос и
чесался, но, если так можно выразиться, делал это более обаятельно, чем обычно.
Я отказался продолжить с ним празднование, придумав какие то слабые отговорки, которые Осецкий, находясь в блаженном подпитии, попросту не
принял. Он смотрел на меня такими глазами, что, вместо того чтобы повторить отказ, я позволил себя уговорить. А почему бы не пойти с ним?
Плевать, что рубашка не поглажена, брюки мятые, а пиджак весь в пятнах! Осецкий так и сказал: «Плевать!» Он предложил отправиться в Гринич
Виллидж, выпить там по рюмочке другой и рано разойтись. Ради старой дружбы. «Человеку негоже быть одному в свой день рождения», – подумал я.
Осецкий со значением побрякал в кармане монетами, подчеркивая, что он при деньгах. И заверил, что не пойдет ни в какие людные места.
– Может, хочешь сначала перекусить? – спросил он и улыбнулся щербатым ртом.
Пришлось сдаться. В Бороу Холл я съел сандвич, выпил кофе – одну, две, три чашки. Затем мы спустились в метро. Осецкий, но своему обыкновению,
все время что то невнятно бормотал. Иногда до меня доносились отдельные фразы. В шуме подземки я различил: «О да, да, иногда позволяю себе…
выпиваю в компании… девушки там… бывают и потасовки… не так чтоб в кровь… просто поразмяться… сам понимаешь».
Мы вышли на Шеридан сквер. Вот уж где не проблема найти местечко по вкусу. Весь квартал затянут сизым дымом; из каждого окна несутся звуки джаза
и истеричный визг женщин; проститутки, некоторые в униформе, ходят под руку, как на университетском балу, а за ними тянется густой аромат духов,
от таких запахов способна задохнуться не одна кошка. То здесь, то там, как в Старой Англии, у обочины валяются те, кто перебрал, – они кашляют,
пердят, ругаются и несут обычный пьяный вздор. Отличная вещь – «сухой закон». Вызвал у всех страшную жажду – из одного только духа противоречия.
Особенно у женщин. Джин пробуждал в них шлюх. Как они сквернословили! Почище английских проституток.
Как они сквернословили! Почище английских проституток.
Войдя в один набитый людьми под завязку «орущий» бар, мы пробились к стойке, во всяком случае, оказались от нее настолько близко, что сумели
заказать выпивку. Гориллообразные субъекты, зажав в лапах кружки, жадно лакали из них. Некоторые пытались танцевать, другие сидели на корточках,
словно в солдатском сортире, были и такие, что в полном изнеможении, на грани нервного срыва дико вращали глазами, и такие, что, встав на
четвереньки, обнюхивали друг друга под столами, как собаки, или безмятежно расстегивали и застегивали ширинки. В конце стойки пристроился
полицейский, без пиджака, брюки на подтяжках, рубашка вылезла из брюк. Револьвер в кобуре лежит на стойке, прикрытый сверху фуражкой. (Наверное,
чтобы показать – он на службе.) Осецкий, увидев этого основательно накачанного спиртным стража порядка, хотел было к нему прицепиться, но я
успел его оттащить. Пройдя немного, он плюхнулся прямо на залитый неизвестным пойлом стол. Его тут же подхватила какая то девушка и потащила
танцевать. Они топтались на одном месте. У Осецкого был отсутствующий взгляд, будто он считал в уме баранов. Наконец мы решили уйти. Слишком уж
тут было шумно. Свернули за угол и пошли по боковой улочке, мимо мусорных урн, старых драндулетов, кухонных отбросов, не убиравшихся, похоже, с
прошлого года. Вот еще один бар. Внутри то же самое, даже хуже. Много гомиков, убереги меня Господь! И матросов. Некоторые – в юбках. Мы
повернули назад под улюлюканье и свист.
– Подумать только, – сказал Осецкий, – как здесь все изменилось. Зловонная дыра.
– Может, поедем в центр?
Осецкий немного помолчал, почесывая затылок. Он явно размышлял.
– Я тут вспомнил, – промямлил он, перемещая руку с головы на низ живота, – одно недурственное местечко… танцевальная площадка, мягкий свет… и
недорого.
Мимо проезжало свободное такси. Шофер притормозил рядом с нами.
– Ищете, куда бы податься?
– Вот именно, – ответил Осецкий, не переставая задумчиво почесываться.
– А ну залезайте!
Мы послушно сели в машину. Такси стремительно рвануло вперед. Водитель даже не поинтересовался, куда нас везти. Мне было не по душе лихое
умыкание с неведомым конечным пунктом.
Я толкнул локтем Осецкого:
– Куда мы едем?
Ответил водитель:
– Не беспокойтесь, скоро узнаете. И поверьте, это будет не какая то жалкая забегаловка.
– Думаю, он знает, что делает, – сказал Осецкий с видимым удовольствием.
Мы подкатили к высокому зданию в районе Тридцатых улиц. Недалеко от того французского борделя, промелькнуло у меня в голове, где я впервые
подхватил триппер. Безлюдный район – замороченный, расслабленный. Кошки здесь бродили какие то полудохлые. Я смерил взглядом здание. Из
зашторенных окон не неслось никакой музыки.
– Позвоните и скажите швейцару, что от меня. – С этими словами шофер вручил нам свою визитку.
За пособничество он потребовал лишний доллар. Осецкий пустился в спор. Чего это он, удивился я. Один доллар ничего не решает.
– Брось, – сказал я, – только время теряем. Похоже, мы попали куда надо.
– Я имел в виду совсем другое место, – пробормотал Осецкий, глядя вслед удаляющемуся такси, увозившему с собой лишний доллар.
– Какая разница? Помни, сегодня – день твоего рождения!
Мы позвонили. Нам открыл швейцар, которому мы показали визитную карточку шофера. (Словно пара сосунков из степей Небраски.) Швейцар проводил нас
к лифту и поднял на восьмой, а может, на десятый этаж (Значит, из окна не выпрыгнешь!).