Интересно,
что она собирается делать сегодня вечером.
- А ведь я сегодня еще не ужинал, - нащупывая почву, заметил Питер. Вы бы не возражали, хоть и поздно, поужинать вместе?
- Обожаю ужинать поздно, - сказала Кристина.
Они уже подошли к лифту, как вдруг Питер вспомнил:
- У меня есть еще одно дело. Я послал Херби Чэндлера выяснить, что там происходит на одиннадцатом этаже, но как-то я ему не доверяю. Вот
только проверю лично и буду совсем свободен. - Он взял ее за локоть и слегка стиснул его. - Подождите меня в конторе, хорошо?
Руки у него были удивительно нежные для такого крупного мужчины.
Кристина искоса взглянула на его сильный, волевой профиль с квадратным, выступающим вперед подбородком. Да, интересное лицо, подумала она,
и человек, несомненно, решительный, а порой, наверно, и упрямый. Она почувствовала, как у нее учащенно забился пульс и кровь быстрее побежала по
жилам.
- Хорошо, - сказала она. - Я буду ждать.
Как Марше Прейскотт хотелось теперь, чтобы ее девятнадцатый день рождения прошел иначе - по крайней мере, надо было оставаться на
студенческом балу тут же, в отеле, в зале приемов восемью этажами ниже.
Звуки бала, приглушенные расстоянием и другими шумами, донеслись до нее сейчас, когда она подошла к окну этого "люкса" на одиннадцатом
этаже - его только что открыл, решительно сорвав пломбу, один из мальчиков, когда в набитой молодежью комнате из-за жары, сигаретного дыма и
запаха спиртных напитков стало трудно дышать даже тем, кто быстро утрачивал всякое представление об окружающем.
И зачем только она пришла сюда! Но, как всегда, строптивая и своенравная Марша искала чего-то из ряда вон выходящего, а ее приятель Лайл
Дюмер, сын президента одного из местных банков и близкого друга ее отца, - Лайл, которого она знала уйму лет и который время от времени
приглашал ее то туда, то сюда, обещал, что скучать она не будет. Во время танца Лайл ей сказал: "Это занятие для младенцев, Марша. А вон наши
ребята сняли номер наверху, и мы провели там почти весь вечер. И притом весьма неплохо! - Он попытался рассмеяться этак солидно, по-мужски, но
получилось лишь какое-то глупое хихиканье, а потом напрямик спросил:
- Хочешь пойти туда?"
Ни секунды не раздумывая, она ответила: "Да".
Они тотчас покинули танцевальный зал и поднялись в небольшой номер 1126-27, где было шумно, полно народу и в воздухе - хоть топор вешай.
Она не ожидала увидеть такое сборище и уж совсем не предполагала, что тут будет столько пьяных мальчишек.
В комнате находилось и несколько девушек. Марша почти всех их знала, хотя весьма отдаленно, и попыталась завязать разговор, но в таком шуме
трудно было что-либо услышать или быть услышанной. Одна из девушек, Сью Филипп, явно потеряла сознание, и ее приятель, юноша из Батон-Ружа, лил
на нее воду из туфли, которую то и дело наполнял в ванной комнате. Платье из розового органди, которое было на Сью, уже превратилось в мокрую
тряпку.
Когда Марша вошла, мальчишки восторженно приветствовали ее и тотчас снова сгрудились у импровизированного бара - перевернутого набок
шкафчика со стеклянными дверцами. Кто-то из ребят неловко сунул ей в руку стакан с вином.
Судя по всему, что-то весьма интересное происходило в соседней комнате, за плотно закрытой дверью, - возле нее стояла группа мальчишек, к
которым присоединился и Лайл Дюмер, бросив Маршу на произвол судьбы.
Марша слышала обрывки фраз и часто повторявшийся вопрос: "Ну, как,
понравилось?", но ответ обычно тонул во взрывах непристойного хохота.
Когда наконец она поняла, или, вернее, догадалась, что там происходит, ее охватило отвращение, и ей захотелось уйти. Даже огромный, пустой
особняк в пригороде казался ей сейчас предпочтительней, хотя она и не любила его за то, что он всегда был пустой, за то, что жила там только она
со слугами, а отец вечно находился в разъездах, - вот и теперь его уже полтора месяца нет дома, и вряд ли он появится раньше чем через две
недели.
Вспомнив об отце, Марша подумала, что, если бы он приехал, как обещал, она не была бы сейчас здесь и даже не пошла бы на студенческий бал.
Вместо этого она праздновала бы день своего рождения дома, и Марк Прейскотт, веселый, оживленный, со свойственным ему блеском
председательствовал бы на этом торжестве, на которое собрались бы ближайшие друзья его дочери, а Марша знала, что они, не задумываясь,
отказались бы от студенческого бала ради того, чтобы прийти к ней. Но отец не приехал. Он лишь позвонил по телефону - на этот раз из Рима - и,
по обыкновению, извинился.
"Марша, детка моя, я очень старался освободиться, но из этого ничего не получилось. Дела задерживают меня здесь еще на две-три недели, но,
когда вернусь домой, я сторицей все возмещу тебе". Он предложил было Марше съездить к матери, жившей с нынешним мужем в Лос-Анджелесе, но когда
она наотрез отказалась, пожелал ей хорошо провести день рождения. "Кстати, подарок я тебе уже приготовил, думаю, будешь довольна", - добавил он.
Марша чуть не расплакалась, слушая приятный голос отца, но все-таки сумела сдержаться, так как давно отучила себя плакать. К тому же вряд
ли имело смысл раздумывать, почему владелец одного из новоорлеанских универмагов, располагая целым взводом высокооплачиваемых помощников, связан
делами куда больше, чем простой конторский служащий. Очевидно, его задерживало в Риме и что-то другое, о чем ему не хотелось рассказывать
дочери, как и она никогда не расскажет ему о том, что происходило сейчас в номере 1126.
Прежде чем уйти. Марша подошла к окну, чтобы поставить на подоконник стакан, и услышала, как внизу, в танцевальном зале, заиграли "Звездную
пыль". К полуночи оркестр всегда переходил на старинные сентиментальные мелодии, тем более что во главе его стоял Макси Бьюкенен, а сам оркестр
именовался "Звездные джентльмены Юга" и играл он почти на всех торжественных приемах, проходивших в "Сент-Грегори". Даже если бы она раньше не
танцевала, она все равно узнала бы эту аранжировку - мелодичные, мягкие звуки трубы, столь характерные для Бьюкенена.
Марша стояла у окна и раздумывала, не вернуться ли ей в танцевальный зал, хотя точно знала, как там все будет: мальчишки, основательно
вспотевшие в своих смокингах, то и дело оттягивающие рукой воротнички рубашек, - неуклюжие подростки, тоскующие по джинсам и водолазкам;
девчонки, то и дело выбегающие в туалетную комнату и там, оживленно хихикая, обменивающиеся секретами. А в целом, решила Марша, - сущие дети,
вырядившиеся для игры в шарады. Молодость - это такая скука, часто думала Марша, особенно потому, что приходится проводить время среди своих
сверстников. Бывали минуты - как, например, сейчас, - когда ей хотелось бы видеть вокруг себя более зрелых людей.
А Лайл Дюмер таким не был. Со своего места она видела, что он по-прежнему топчется у двери в смежную комнату, - раскрасневшийся, со
вспучившейся крахмальной манишкой и съехавшей на сторону бабочкой.