А во Франции?
- Совсем недавно, - ответил Сэм, придвигаясь к ней поближе. - А почему ты спрашиваешь?
- Так, - вздохнув, сказала Наташа. - Мать у меня часто про Францию говорила. Что ты там делал?
- Как обычно, кровь сосал.
- Нет, я не в том смысле. Ты просто так взял и поехал?
- Не совсем. Меня друзья пригласили. На ежегодный прустовский праздник в город Комбре.
- А что это за праздник такой?
Сэм долго молчал, и Наташа решила, что ему лень рассказывать. Где-то стрекотала машина прогулочного катера. Совсем рядом раздалось
несколько чуть слышных мажорных гитарных аккордов, а потом послышалось тихое жужжание и Наташа ощутила легкий укол в ногу; она рефлекторно
хлопнула по этому месту ладонью - под ее пальцами что-то расплющилось, скаталось в крошечный шершавый шарик и отлетело в воду. Сэм заговорил
нараспев, гнусаво произнося некоторые звуки в нос:
- Представь небольшую сельскую церковь, построенную около пяти веков назад, с грубо высеченными фигурами христианских королей, глядящих
на площадь с облетевшими каштанами, ветви которых металлически блестят в свете нескольких фонарей; на брусчатке перед порталом появляется
одинокий усатый мужчина, похожий на мишень из провинциального тира, и уже трудно сказать, что происходит потом, когда непреодолимая сила
влечения отнимает у памяти мгновения полета, оставляя ей лишь короткие прикосновения бродящих наугад лапок к пропахшему кельнской водой и
сигарным дымом шелку кашне и грубое...
- Сэм, - прошептала Наташа, - что ты делаешь. Нас же увидят....
- ...чем-то даже оскорбительное ощущение близости чужой кожи к твоему рту. Наслаждение усиливается, когда начинаешь различать за
прорванными занавесями покровов, отделяющих одно тело от другого, глухой шум, сначала ток крови...
- Ах, Сэм... Не сюда......
- ...а затем - повелительные удары сердца, подобные сигналам, посылаемым с планеты Марс или из какого-то другого мира, так же
недоступного нашему взору; их ритм и задает то страстные, то насмешливые движения твоего тела, в долгий выступ которого, блуждающий в
пульсирующих лабиринтах чужой плоти, как бы перетекает все сознание; и вдруг все кончается, и ты вновь плывешь куда-то над старыми камнями
мостовой...
- Сэм...
Сэм откинулся на камень и некоторое время не чувствовал вообще ничего - словно и сам превратился в часть прогретой солнцем скалы. Наташа
сжала его ладонь; приоткрыв глаза, он увидел прямо перед своим лицом две большие фасетчатые полусферы - они сверкали под солнцем, как битое
бутылочное стекло, а между ними, вокруг мохнатого ротового хоботка, шевелились короткие упругие усики.
- Сэм, - прошептала Наташа, - а в Америке много говна?
Сэм улыбнулся, кивнул головой и снова закрыл глаза. Солнце било прямо в веки, и за ними возникало слабое фиолетовое сияние, на которое
хотелось глядеть и глядеть без конца.
Глава 6
ЖИЗНЬ ЗА ЦАРЯ
Трудно было сказать, сколько дней Марина углубляла нору и рыла вторую камеру.
Дни бывают там, где встает и заходит солнце, а Марина жила
и работала в полной тьме. Сначала она передвигалась на ощупь, но через некоторое время заметила, что неплохо видит в темноте, - заметила
совершенно неожиданно, когда в середине главной камеры уже была готова широкая кровать из сена, накрытого украденной в пансионате шторой. Марина
как раз думала, что возле кровати, как в фильме, должна обязательно стоять корзина с цветами, и тут увидела в углу камеры трофейный фанерный
ящик. Она огляделась и поняла, что видит и остальное - кровать, нишу в полу, где были сложены найденные на рынке продукты, и собственные
конечности; все это было бесцветным, чуть расплывчатым, но вполне различимым.
“Наверно, - подумала Марина, - я и раньше видела в темноте, просто не обращала внимания.”
Взяв ящик, она поставила его возле кровати, сунула туда клок сена и, как сумела, придала ему форму букета. Отойдя к дальней стене камеры,
она с удовольствием осмотрела получившийся интерьер, подошла к кровати и нырнула под штору.
Чего-то не хватало. Промучившись несколько минут, Марина поняла, в чем дело, - подтянув к себе лежащую на полу сумочку, она вынула из нее
узкие черные очки и нацепила их на нос. Теперь оставалось только ждать звонка. Телефона у Марины в норе не было, но это ее мало смущало - она
знала, что в той или иной форме звонок последует, потому что еще тогда, далеким солнечным утром на набережной, жизнь дала ей в этом честное
слово.
Лежать под шторой было тепло и удобно, но немного скучно. Марина сначала думала о всякой всячине, а потом незаметно для себя впала в
оцепенение.
Разбудил ее донесшийся из-за стены шум. В том, что шум донесся именно из-за стены, Марина была уверена - она уже давно привыкла к звукам,
которые прилетали сверху (это были голоса, шаги и рев мотора выезжающей из гаража машины), и автоматически отфильтровывала их, так что они
совсем не мешали ей спать. Но этот звук был другим - за стеной определенно рыли землю. Марина даже слышала звяканье совка о камни, с которыми
она сама в свое время немало повозилась. Шум за стеной иногда исчезал, но потом возникал опять, вроде бы даже ближе, чем раньше, и Марина
успокаивалась. Иногда из-за стены долетала песня - Марина не могла разобрать слов; было только ясно, что поет мужчина, а мелодия вроде бы
“Подмосковные вечера”, но сказать точно было нельзя. Постепенно у Марины выкристаллизовалась уверенность, что ход за стеной роют именно к ней, и
она даже догадывалась, кто именно, но целомудренно боялась до конца в это поверить. Вскакивая с кровати, она подбегала к стене и надолго
припадала к ней ухом, потом бросалась назад и замирала под шторой. Когда шум стихал, Марина приходила в смятение.
“А вдруг, - думала она, - он промахнется и пророет ход к этой сраной уродине?”
Она вспоминала самку с базара, и ее кулаки яростно сжимали сено.
“А сраная уродина, - думала Марина дальше, - возьмет и скажет, что она - это я. А он ей поверит... Он же такой глупенький...”
От такой подлости у нее даже перехватывало дыхание, и она представляла себе, что сделает с уродиной, если где-нибудь ее встретит.
Так продолжалась довольно долго; наконец стена, за которой рыли ход, начала подрагивать, и с нее на пол посыпалась земля. Марина
последний раз оглядела камеру - все вроде было в порядке - и юркнула под штору.