“Многие записи в его дневниках не поддаются прочтению, - пишет
один из исследователей. - Гайдар пользовался специально разработанным шифром. Иногда он отмечал, что его снова мучили повторяющиеся сны “по
схеме № 1” или “по схеме № 2”. И вдруг открытым текстом, как вырвавшийся крик: “Снились люди, убитые мной в детстве...”
Голос за ширмой замолчал.
- Чего это она? - спросил Сэм.
- Уснула, - ответила Наташа.
Сэм нежно погладил колючий кончик ее брюшка и откинулся на диван. Наташа тихонько сглотнула. Сэм подтянул к себе стоящий на полу кейс,
раскрыл его, вынул маленькую стеклянную баночку, сплюнул в нее красным, завинтил и кинул обратно - вся эта операция заняла у него несколько
секунд.
- Знаешь, Наташа, - сказал он. - По-моему, все мы, насекомые, живем ради нескольких таких моментов.
Наташа уронила побледневшее лицо на надувшийся темный живот Сэма, закрыла глаза, и по ее щекам побежали быстрые слезы.
- Что ты, милая? - нежно спросил Сэм.
- Сэм, - сказала Наташа, - вот ты уедешь, а я здесь останусь. Ты хоть знаешь, что меня ждет? Ты вообще знаешь, как я живу?
- Как? - спросил Сэм.
- Смотри, - сказала Наташа и показала овальный шрам на своем плече, похожий на увеличенный в несколько раз след от оспяной прививки.
- Что это? - спросил Сэм.
- Это от ДДТ. А на ноге такой же от раствора формалина.
- Тебя что, хотели убить?
- Нас всех, - сказала Наташа, - кто здесь живет, убить хотят.
- Кто? - спросил Сэм.
Вместо ответа Наташа всхлипнула.
- Но ведь есть же права насекомых, наконец...
- Какие там права, - махнула лапкой Наташа. - А ты знаешь, что такое цианамид кальция? Двести грамм на коровник? Или когда в закрытом
навозохранилище распыляют железный купорос, а улететь уже поздно? У меня две подруги так погибли. А третью, Машеньку, хлористой известью залили.
С вертолета. Французский учила, дура... Права насекомых, говоришь? А про серно-карболовую смесь слышал? Одна часть неочищенной серной кислоты на
три части сырой карболки - вот и все наши права. Никаких прав ни у кого тут не было никогда и не будет, просто этим, - Наташа кивнула вверх, -
валюта нужна. На теннисные ракетки и колготки для жен. Сэм, здесь страшно жить, понимаешь?
Сэм погладил наташину голову, поглядел на украшенный плакатом холодильник и вспомнил Сильвестра Сталлоне, уже раздетого неумолимым
стечением обстоятельств до маленьких плавок и оказавшегося на берегу желтоватой вьетнамской реки рядом с вооруженной косоглазой девушкой. “Ты
возьмешь меня с собой?” - спросила та.
- Ты возьмешь меня с собой? - спросила Наташа.
Рэмбо секунду подумал. “Возьму”, - сказал Рэмбо.
Сэм секунду подумал.
- Видишь ли, Наташа, - начал он и вдруг оглушительно чихнул.
За ширмой что-то большое пошевелилось, вздохнуло, и оттуда монотонно понеслось:
- Закрывая “Судьбу барабанщика”, мы знаем, что шептал маленькому вооруженному Гайдару описанный им теплый и ласковый голос.
- Видишь ли, Наташа, - начал он и вдруг оглушительно чихнул.
За ширмой что-то большое пошевелилось, вздохнуло, и оттуда монотонно понеслось:
- Закрывая “Судьбу барабанщика”, мы знаем, что шептал маленькому вооруженному Гайдару описанный им теплый и ласковый голос. Но почему же
именно этот юный стрелок, которого даже красное командование наказывало за жестокость, повзрослев, оставил нам такие чарующие и безупречные
описания детства? Связано ли одно с другим? В чем состоит подлинная судьба барабанщика? И кто он на самом деле? Наверное, уже настала пора
ответить на этот вопрос. Среди бесчисленного количества насекомых, живущих на просторах нашей необъятной страны, есть и такое - муравьиный лев.
Сначала это отвратительное существо, похожее на бесхвостого скорпиона, которое сидит на дне песчаной воронки и поедает скатывающихся туда
муравьев. Потом что-то происходит, и монстр со страшными клешнями покрывается оболочкой, из которой через неделю-две вылупляется удивительной
красоты стрекоза с четырьмя широкими крыльями и зеленоватым узким брюшком. И когда она улетает в сторону багрового вечернего солнца, на которое
в прошлой жизни могла только коситься со дна своей воронки, она, наверное, не помнит уже о съеденных когда-то муравьях. Так, может... снятся
иногда. Да и с ней ли это было? Майор Е. Формиков. Весна тревоги нашей. Репортаж с учений магаданской флотилии десантных ледоколов...
Глава 11
КОЛОДЕЦ
Стебли травы сгибались под собственной тяжестью, образуя множество ворот, а вверху в зеленое ночное небо уходили светло-коричневые
колонны огромных деревьев - собственно, их смыкающиеся кроны и были этим небом. Митя летел между стеблями, все время меняя направление, и перед
ним возникали новые и новые коридоры покачивающихся триумфальных арок, каждая из которых отличалась от других и была, видимо, посвящена одному
из его многочисленных подвигов. К сожалению, природа этих подвигов тоже все время менялась из-за ветра, шевелившего траву, и собственное величие
делалось крайне зыбким. Трава светилась в темноте, когда ее сгибал ветер, или это сияние появлялось из воздуха всякий раз, когда в нем
перемещался один из стеблей, словно качающаяся трава выцарапывала свет из темноты.
Внизу делала свои однообразные движения жизнь - мириады разноцветных насекомых ползли по земле, и каждое из них толкало перед собой
навозный шар. Некоторые раскрывали крылья и пытались взлететь, но удавалось это немногим, да и они почти сразу падали на землю под тяжестью
шара. Большая часть насекомых двигалась в одном направлении, к залитой светом поляне, которая иногда мелькала в просветах между стеблями. Митя
полетел в ту же сторону и вскоре увидел впереди большой пень неизвестного южного дерева - он был совершенно гнилой и светился в темноте. Вся
поляна перед ним была покрыта шевелящимся пестрым ковром насекомых; они завороженно глядели на пень, от которого исходили харизматические волны,
превращавшие его в несомненный и единственный источник смысла и света во вселенной. Каким-то образом Митя понял, что эти волны были просто
вниманием, отраженным вниманием всех тех, кто собрался на поляне.
Подлетев чуть ближе, он разглядел небольшую кучку насекомых, стоявших по периметру пня, повернувшись к поляне.