Он сообщает последние светские новости, рассказывает о разных событиях, забавных, горестных или странных, о том, о другом… Во всем он осведомлен, в делах государственных или частных, обо всем говорит толково и ясно. На сердце у тебя становится весело.
Посетив какой-нибудь храм, закажешь там службу. Бонза в храме или младший жрец в святилище против обыкновения читает молитвы отчетливо, звучным голосом. Приятно слушать.
Экипаж знатного вельможи с кузовом из пальмовых листьев должен ехать спокойно и плавно. Если он мчится слишком быстро, это оскорбляет глаза.
Но зато чем скорее промелькнет мимо обычный экипаж с сетчатым кузовом, тем лучше. Едва показался — и уже исчез, только и заметишь бегущих сзади слуг. Занятно гадать: кто проехал? Но если повозка тащится медленно, какой уж интерес!
Проповедник должен быть благообразен лицом.
Когда глядишь на него, не отводя глаз, лучше постигаешь святость поучения. А будешь смотреть по сторонам, мысли невольно разбегутся. Уродливый вероучитель, думается мне, вводит нас в грех.
Но довольно! Будь я чуть помоложе, то, верно, больше написала бы о таких суетных вещах, как людская красота. Но в мои годы я страшусь прегрешения.
«Слова его возвышенны, и сам он полон благочестия», — заговорит молва о проповеднике. И вот уже иные люди спешат в храм, лишь бы первыми послушать его. Ах, чем ехать туда из таких тщеславных побуждений, лучше остаться дома!
Бывало, в старину, когда придворный выйдет в отставку, ему уже нет места в императорском кортеже и, уж само собой, во дворце его не увидишь. Но времена изменились. Бывших куродо, возведенных при отставке в чин пятого ранга, ныне охотно употребляют на службе.
И все жe отставной придворный, верно, тоскует в душе, вспоминая прежние дни. Ему кажется, что он не у дела.
От скуки заглянет в храм, послушает проповедь раз-другой, и вот его уже все время тянет туда.
Даже летом, в разгар летней жары, он там. Исподнее платье на нем самых ярких цветов. Бледно-лиловые переливчатые шаровары такой длины, что он топчет их при ходьбе. У иного к шапке прицеплен ярлычок с надписью «День удаления». Ему бы не покидать своего дома в такое время, но, видно, он думает, что ради благого дела все дозволено.
Разговаривая с мудрым подвижником, готовым приступить к проповеди, он посматривает краем глаза туда, где стоят экипажи с приезжими дамами. С радостным изумлением подходит к знакомому, с кем давно не виделся, заводит с ним разговор, кивает в знак согласия, рассказывает интересные новости, смеется, прикрыв рот широко распахнутым веером, небрежно перебирает роскошные четки из хрусталя, бросает взгляды направо и налево, хвалит или бранит убранство экипажей, разбирает до тонкости, так или этак прочел тот или иной священнослужитель «Восемь поучений» или «Приношение в дар святых книг»… За всем этим проповедь он пропустил мимо ушей.
Ну и что же? Он слушает столько проповедей, что уже не находит в них ничего нового, необыкновенного.
Иные господа не столь бесцеремонны, но все же являются после того, как проповедник уже занял свое место. Вот они подкатили в экипаже под крики передовых, разгоняющих толпу.
Это молодые еще люди, изящные и стройные. На одном кафтан из шелка тоньше крылышка цикады и шаровары, под кафтаном легкое платье из шелка-сырца, на другом — «охотничья одежда».
Их всего трое-четверо да столько же слуг. Они входят в храм. Несколько потеснив тех, кто прибыл раньше, занимают места у подножия колонны, поближе к проповеднику, и, потрепав в руках четки, готовятся слушать.
Увидев их, священнослужитель польщен и старается с блеском прочесть свою проповедь, чтобы в свете о нем заговорили.
Но вот он кончил. Не успеют молящиеся вознести хвалу Будде и отбить поклоны, как эти господа с шумом встают и торопятся выйти первыми, поглядывая в ту сторону, где стоят экипажи дам.
Воображаю, о чем тогда толкуют между собой приятели!
— Как прелестна вот эта дама!
— А вон та, незнакомая, кто она? — теряются они в догадках, провожая ее пристальным взглядом. Ну, не смешно ли?
— Там читали проповедь. А вон там «Восемь поучений», — то и дело сообщают друг другу светские люди.
— А она там была?
— Еще бы, как же иначе!
Такое принуждение, нет, уж это чересчур!
Я не собираюсь, разумеется, хвалить тех, кто ни разу не удосужился послушать проповедь. Ведь многие женщины самого низкого звания слушают их с большим усердием. Но в прежнее время дамы не ходили пешком на все молебствия. А если в кои веки пойдут, то соблюдают в одежде хороший тон. Как подобает паломнице, завернутся с головой в широчайший плащ, именуемый «цветочным горшком». Но все же тогда не часто доводилось, чтобы дамы ходили слушать проповедь. Если бы люди, посещавшие храм в былые времена, дожили до наших дней, как бы строго судили они и порицали нас!
Когда я удалилась от мира в храм Бодхи, чтобы слушать там «Восемь поучений», укрепляющих веру, пришел посланный из одного дружеского мне дома с просьбой: «Вернитесь скорее, без вас тоскливо».
В ответ я написала на листе бумажного лотоса:
Напрасен ваш призыв!
Могу ли я покинуть лотос,
Обрызганный росой?
Могу ли возвратиться снова
В мир дольней суеты?
Светлые слова поистине глубоко проникли в мою душу, и мне захотелось навеки остаться в обители. Я позабыла, с каким нетерпением ждут меня в миру родные и близкие.
У господина тайсё, имеющего свою резиденцию в Малом дворце на Первом проспекте, есть загородный дом Косирака`ва. В этом доме попечением высших сановников было устроено замечательное торжество: четыре дня подряд должны были читаться «Восемь поучений». Всем людям большого света не терпелось побывать там.
«Если запоздаете, некуда будет поставить экипаж», — предупредили меня, и я пустилась в путь вместе с первыми каплями утренней росы.
И в самом деле, скоро не осталось свободного места. Повозки на дворе стояли впритык, одна опиралась на оглобли другой. Лишь в первых трех рядах еще можно было что-то расслышать.
Близилась середина шестой луны, и жара стояла необычайная. Только тот, кто смотрел на лотосы в пруду, мог еще подумать о прохладе. Все высшие сановники, за вычетом Левого министра и Правого министра, присутствовали на этом сборище. На них были шаровары из переливчатого лилового шелка и тончайшие кафтаны, а сквозь шелка просвечивали легкие исподние одежды цвета бледной лазури.
Самые молодые щеголяли в одежде прохладных тонов: шаровары с синевато-стальным отливом поверх исподних белых.
Государственный советник Сукэма`са вырядился как молоденький, что не соответствовало святости обряда и вызывало невольную улыбку.
Все шторы в зале, смежном с верандой, были подняты вверх. Высшие сановники сидели длинными рядами на брусьях-нагэ`си, обратясь лицом к середине зала.
А на веранде парадно разряженные молодые придворные и юноши из знатных семей в кафтанах или в «охотничьих одеждах» непринужденно расхаживали взад и вперед. Было чем залюбоваться!
Юные отпрыски семьи — второй начальник гвардии Санэка`та, паж императора Тёмэ`й еще более свободно вели себя в привычной обстановке. Самые младшие, совсем дети с виду, были просто очаровательны.