Мой личный враг - Татьяна Устинова 13 стр.


У Победоносцева, — говорит, — великие дела впереди, так ты лучше вообще его фамилию забудь, не позорь его имя…»

— Вот сука, — пробормотала Лада. — Не реви, Марья!

Маша судорожно всхлипывала, не в силах остановиться.

— Да к-как же мне н-не реветь, если к-кругом такое дерьмо!.. И Ваня пропал на Кавказе…

Даже в нынешнем бредовом состоянии, когда мозг, оглушенный алкоголем и снотворными, которые она приняла под давлением ночевавшей у нее Лады, не в состоянии был ничего воспринять, Александра не могла пропустить мимо ушей Машин истерический всхлип.

Она уже знала, что Вешнепольский и Серега Быстров, всегдашний оператор Ивана, попали в засаду в горах и были увезены в неизвестном направлении. Об этом с утра до ночи твердили в «Новостях», которые Александра смотрела теперь только по телевизору. Выдвигались версии, предлагались деньги за информацию, похитителей призывали освободить заложников, горы прочесывал спецназ, ситуацию контролировал президент… В общем, все, как всегда.

Или почти как всегда. Невозможно было представить, чтобы на Ивана Вешнепольского, знаменитого и всеми любимого, кто-то осмелился вот так запросто напасть.

Но при чем тут Машка, лучшая подруга и провизорша из аптеки в Воротниковском переулке?

— Ты чего, Мань? — спросила Александра со своим обычным тактом, еще обострившимся от трехчасовых возлияний. — При чем тут Вешнепольский? Ты же его знать не знаешь! Это я рыдать должна, потому что он мой друг, а не твой…

— Как же я его не знаю, когда я его люблю!.. — икая, возразила Маша.

— Кого? — спросила Александра.

— Его. — И Маша опять залилась слезами.

— Чего это она, а? — Лада подошла поближе, достала платок из кармана джинсов и бесцеремонно вытерла Машину физиономию. — Тронулась с горя?

— Кого любишь? — спросила Александра. — Победоносцева?

— Пошел в ж… твой Победоносцев! — взвилась Маша. — Если хочешь знать, я его всегда терпеть не могла! Поду-умаешь, великий журналист, покоритель московских девиц! Хреноносцев он, а не Победоносцев!

— А тогда кого? — спросила Лада, до которой с некоторым опозданием стало доходить, о чем говорят подруги.

— Что — кого?

— Кого ты любишь-то, идиотка? Мы сегодня все одинаково любим Победоносцева Андрея…

— Ва-а-аню-у-у, — почти завыла Маша. — Я без него жить не могу…

— Да где ты его взяла-то? — почему-то рассердившись, спросила Александра. — А? По телевизору видела?

— Он в аптеку приходил… — с трудом выговорила Маша, — ас-аспирин покупал…

— О, господи Иисусе, — пробормотала Александра.

Очевидно, алкоголь был ни при чем.

— Значит, он к тебе на свидание позавчера ехал, когда все это… стряслось? — подозрительно спросила она.

Маша горестно кивнула.

— Злой был, как нильский крокодил. Даже не поговорили толком. Это он из-за тебя переживал, Сашка… А теперь он пропал, пропал… И я его, наверно, больше не увижу…

— Заткнись, дура! — неожиданно вспылила Александра. — Он жив и здоров, конечно! Если бы его хотели убить, убили бы на месте! Подержат и отпустят, особенно если выкуп наши заплатят.

— Так ты из-за Вешнепольского ревешь? — удивилась Лада. — Он у тебя аспирин покупал?

— Он, — сказала Маша и улыбнулась, утирая кулаком слезы. — И алкозельцер.

— И алкозельцер. Он говорит — дайте что-нибудь от головы. А я ему — хотите цианистого калия?

— А он? — тупо спросила Александра.

— А он говорит — нет, мне пока что-нибудь полегче… За калием я попозже приду…

Лада подошла к дивану, на котором они рыдали, и посмотрела по очереди на обеих подруг.

— Что? — спросила она.

И тут они захохотали. Все втроем. Они хохотали так, что снизу стали стучать по батарее полоумные соседки, которых раздражал даже звук отодвинутого стула. Они корчились от смеха и катались по дивану. Они утирали слезы и кашляли, не в силах остановиться. Они взглядывали друг на друга, опухших от слез и горя, и хохотали еще громче.

Назло врагам.

Назло соседкам, полевым командирам и Вике Терехиной.

Ничтожество Победоносцев в качестве врага Даже не рассматривался.

Отсмеявшись, они некоторое время молча полежали на диване.

— Пойду кофе сварю, — сказала Александра будничным голосом. — Сходи, Мань, за мороженым, как самая трезвая. Или за тортом. Только у меня денег нет.

— Зато у меня тьма, — таким же будничным голосом отозвалась Лада. — Я тебе сейчас дам…

— Нужно привыкать, — сказала Маша, когда они пили кофе, очень горячий и очень крепкий, — Александра умела заваривать кофе. — Как-то нужно взять себя в руки, Сашка. И тебе, и мне, и Ладе. Вика небось уже пронюхала, что она у тебя живет. Следующим номером ее уволит…

— Меня не уволит, — заявила Лада с полной категоричностью. — Меня невозможно уволить.

— Почему же? — язвительно спросила Маша.

— По кочану же, — тем же тоном ответила Лада и тряхнула своим необыкновенным бюстом. — Меня Васятка завсегда прикроет.

Васяткой звали ее нового, недавно приобретенного любовника из самых «верхов». Очевидно, с Васяткой не могла справиться даже всесильная Вика.

— Что с работой-то будем делать? — спросила Маша. — Куда бросимся? А, Сань?

— Шут его знает, — равнодушно ответила Александра. Денег у нее не было вовсе. Два последних дня ее кормила Лада.

— Можно, конечно, попытаться и на телевидение, но когда поспокойнее станет, не сейчас. Правильно я говорю, Ладка?

— Ну, Вешнепольский, наверное, и сейчас бы взял, но его нету, Вешнепольского… Так что надо где-то на стороне искать…

— На какой? — осведомилась Александра устало.

— Что — на какой?

— На какой стороне искать, я спрашиваю? Я умею только кино снимать и тексты к нему писать. Могу еще фартуки шить. А больше ничего…

— Хочешь, я поговорю с тетей Лидой? Машина тетка заведовала аптекой, в которой она работала.

— Мань, я ничего не умею. Даже бутылки мыть. Разве такого работника кто-нибудь возьмет — будь это даже твоя тетя? И отстань от меня, мне нужно как следует оплакать мое телевизионное прошлое… — Внезапно голос у нее дрогнул и сорвался. Слеза капнула в чашку. Девчонки отвернулись.

— Мне нужно научиться жить без него, — продолжала Александра. — Это же наркотик, Мань, спроси хоть у нашей гетеры. Я каждый день слышала себя по телевизору. Я брала интервью у министров и вице-премьеров или вон у Ладкиного Васятки. Мне трудно… привыкнуть к мысли, что больше ничего этого в моей жизни не будет. Никогда. Никогда…

— Да пошла ты!.. — Лада вскочила и в волнении плеснула себе еще кофе. — Все забудется. Ты же знаешь, что такое наша среда. Все возникает из ничего и уходит в никуда.

Назад Дальше