Грабитель уставился на меня — не мстительно, как я ожидала, а озадаченно.
— Это правда? — с оттенком недоверия в голосе спросил полицейский.
— Да, — устало подтвердила я. — Но мне пора.
Меня остановил офицер полиции:
— Вам придется ответить на несколько вопросов, уважаемая.
— Что вы хотите узнать?
Он вынул блокнот.
— Для начала — вашу фамилию и адрес.
Забавно, но только теперь я поняла, что нахожусь в состоянии шока. Фамилию я все-таки вспомнила, хоть и с трудом. Но адрес вылетел у меня из головы, хотя квартира принадлежала мне и я прожила в ней уже восемнадцать месяцев. Пришлось достать из кармана ежедневник и прочесть полицейскому адрес. У меня так дрожали руки, что строчки прыгали перед глазами. Должно быть, меня приняли за помешанную.
— Здесь, мисс... — прошептал он, но тут в класс заглянула Полин Дуглас.
— На два слова, Зоя, — попросила она. Я поднялась, суетливо оправила платье и вышла. По коридору носились приятные сквозняки, но я заметила, что на тщательно напудренном лице Полин проступила испарина, а седеющие волосы на висках влажно поблескивают. — Мне звонили из «Газетт».
— Откуда?
— Из местной газеты. Хотят взять у тебя интервью, расспросить о твоем подвиге.
— О чем?.. А, ясно. Но я...
— Они еще говорили что-то про арбуз.
— Понимаете, дело в том, что...
— Вместе с журналистом приедет фотограф. Тише! — Последнее относилось к детям, с любопытством обступившим нас.
— Извините за беспокойство. Просто отошлите их обратно.
— Ни за что, — твердо заявила Полин. — Я предложила им подъехать без четверти одиннадцать, к большой перемене.
— А стоило ли? — усомнилась я.
— Зачем упускать отличную рекламу? — Она заглянула в класс поверх моего плеча. — Это он?
Я оглянулась на большой полосатый арбуз, с невинным видом возлежащий на полке за моей спиной.
— Он самый.
— Ни за что бы не подумала, что ты такая сильная. Ладно, до встречи.
Я вернулась в класс и снова уткнулась в журнал.
— Так на чем мы остановились?.. Да. Кадиджа.
— Здесь, мисс.
— О чем вы думали перед тем, как решили сбить его с ног?
— Я просто сбила его. Не задумываясь.
— И вам не было страшно?
— Нет. Испугаться я не успела.
Журналист торопливо выводил в блокноте закорючки. Мне все казалось, что он ждет от меня гораздо более глубоких и остроумных ответов.
— Откуда вы родом? Аратюнян — странная фамилия для блондинки.
— Из деревни под Шеффилдом.
— Значит, в Лондоне вы недавно. — Дожидаться подтверждения он не стал. — И вы работаете с дошкольниками?
— Точнее, с учащимися нулевого класса.
— Сколько вам лет?
— Двадцать три.
— Хм-м... — Он обвел меня задумчивым взглядом, словно оценивал ничем не примечательную свиноматку на сельскохозяйственном аукционе. — Сколько вы весите?
— Что?.. Примерно семь с половиной стоунов.
— Семь стоунов? — Он ухмыльнулся. — Невероятно. А преступник был здоровый малый. — Он пососал ручку. — Вы согласны, что общество изменилось бы к лучшему, если бы в нем было больше таких людей, как вы?
— Не знаю... — растерянно промямлила я, подыскивая уместный ответ.
— А если бы у меня под рукой не оказалось арбуза? Или если бы я промахнулась?
Зоя Аратюнян, выступающая от имени бессловесной молодежи. Боб нахмурился, даже не пытаясь записать мой ответ.
— Как вы себя чувствуете в роли героини?
До этого момента все шло неплохо, но теперь я ощутила легкое раздражение. Конечно, облечь его в хоть сколько-нибудь разумные слова я не смогла.
— Так вышло, — пожала плечами я. — Героиней я себя не считаю. Вы, случайно, не знаете, что с той женщиной?
— Все в порядке, если не считать пары сломанных ребер и зубов.
— Надо снять ее с арбузом, — вмешался мальчишка-фотограф.
Боб кивнул:
— Да, так будет лучше.
Он снял арбуз с полки, пошатнувшись от тяжести.
— Увесистый, — заметил он, кладя арбуз мне на колени. — Неудивительно, что вы сбили его с ног. Смотрите на меня, подбородок выше. Улыбочку, дорогая! Ну, еще разок. Отлично.
Я улыбалась до тех пор, пока улыбка не стала заученной. В класс заглядывала усмехающаяся Луиза. Меня так и подмывало расхохотаться.
Потом фотографу вздумалось снять меня с арбузом и детьми. Я попыталась притвориться чопорной викторианской классной дамой, но выяснилось, что Полин уже дала согласие на такой снимок. Арбуз фотограф предложил разрезать. Он оказался сочным, с густо-розовой мякотью, чуть более светлой у корки, с лакированными черными семечками и травянистым свежим ароматом. Я разрезала его на тридцать две дольки: по одной каждому из детей и одну для меня. Они обступили меня на расплавленной от жары бетонной игровой площадке, держа свои ломти арбуза и улыбаясь в объектив.
— А теперь — все вместе! Раз, два, три — чи-из!
— Ерунда, — заявил Фред, когда я поделилась с ним этими мыслями вечером, поедая подмокшие чипсы с уксусным соусом после кино, в котором обладатели чудовищных бицепсов с оглушительным треском крушили друг другу челюсти. — Не прибедняйся. Ты совершила геройский поступок — всего за долю секунды решила, как быть. — Он взял меня за подбородок худой мозолистой ладонью. Мне показалось, что он видит не меня, а женщину с фотографии, с приклеенной улыбкой. Фред поцеловал меня. — Одни люди спасают других, бросаясь животом на гранату, а ты метнула арбуз. Вот и вся разница. Пойдем к тебе? Еще не очень поздно.
— У меня целая гора письменных работ.
— Я ненадолго.
Он швырнул остатки чипсов в переполненную урну, обошел собачью кучу на тротуаре и обнял меня за плечо длинной рукой. Исходящий от Фреда запах сигарет и сена перебивал вонь выхлопных газов и прогорклого масла из забегаловок, торгующих кебабами и чипсами. Он высоко закатал рукава рубашки, его предплечья были загорелыми и исцарапанными. Светлые волосы падали на глаза. В этот душный вечер в большом городе от Фреда веяло прохладой. Я не устояла.
Почти весь год Фред проработал садовником, стал жилистым и сильным. Было видно, как при движениях мышцы перекатываются у него под кожей. Его руки, шея и лицо покрылись густым загаром, а грудь и живот сохранили молочную белизну.
Мы еще не дошли до того, чтобы аккуратно и методично снимать одежду и тщательно развешивать ее на стульях. К тому времени как мы добрались до моей квартиры — а она всегда оставалась только моей, — нами уже овладело нетерпение, перед которым отступило на второй план все остальное. Иногда днем в классе, когда дети капризничали, а мне нездоровилось от жары, я вспоминала про Фреда, про предстоящий вечер и сразу ощущала прилив энтузиазма.
Потом мы закурили, лежа в моей тесной спальне и слушая музыку и гудки за окном на улице. Кто-то заорал: «Тварь, сука, я тебе покажу!» По тротуару прогрохотали подошвы, вскрикнула женщина.