– Никакого, – отвечает незнакомец. И при этом влезает в его дела. – Пойдем, – говорит он, – угощу тебя колой.
Незнакомец идет на террасу, не оборачивается. На нем шорты цвета хаки и черная рубашка с коротким рукавом. Волосы средней длины зачесаны назад и свисают за воротник. Йо, слыша, что мать больше не кричит, стоит и колеблется. Потом крадется следом.
Они садятся за стол на краю террасы. Где‑то вдалеке о берег бьются волны. Кажется, сейчас даже сильнее, и Йо все еще думает спуститься и броситься в море. Вода наверняка теплая, и темнота окрашивает ее в черный цвет.
Незнакомец тоже пьет колу. До Йо доходит, почему голос его показался знакомым. Он слышал его по телику. А не так давно этот человек был на первой полосе «Афтенпостен».
– Видел вас в газете, – говорит он. – И по телику.
– Наверняка.
– Вас многие узнают?
– Ну да. Люди глазеют на меня, будто им трудно осознать, что человек, оказавшийся на телевидении, тоже сделан из плоти и крови, тоже обедает и ходит в туалет. – Незнакомец улыбается. – Но норвежцы – народ вежливый. Наглазевшись вдоволь, они по большей части оставляют тебя в покое. Вообще‑то, многие просто стесняются и боятся показаться глупыми, как мы с тобой.
Йо глотает колу, смотрит в сторону ресторана:
– Только не мама. Она все время себя позорит.
Взрослый откидывается на спинку кресла.
– Она пьяна, – констатирует он. – Все меняются, когда выпивают.
Йо пытается найти другую тему для разговора:
– А вы не выпиваете? – Он показывает на стакан колы. – Ну, в смысле алкоголь?
– Только когда очень надо. Тебя, кажется, зовут Йо?
– Откуда вы знаете?
– Слышал, как отец тебя звал, когда мы выходили из самолета.
– Арне – не мой отец!
– Понятно. А как меня зовут, ты не знаешь?
– Слышал много раз. Не помню.
Мужчина, постучав по карманам на рубашке, достает смятую пачку сигарет:
– Можешь звать меня Куртка.
– Куртка? Это не имя.
Мужчина прикуривает:
– Так меня прозвали в твоем возрасте. Сколько тебе? Тринадцать? Четырнадцать?
– Двенадцать, – отвечает Йо немного заносчиво.
– Некоторые друзья так и зовут меня до сих пор, – говорит мужчина.
– А вам нравилось, – скалится Йо, – что вас называли Курткой?
Куртка поглаживает небритый подбородок:
– Там, откуда я родом, у всех есть клички, часто мальчиков прозывают по профессии отца. У моего отца был магазин одежды или, как это тогда называлось, «конфекциона», так что Куртка было нормальной кличкой, сейчас, в общем‑то, мне даже больше нравится. Уж всяко это круче, чем Скрепка, Кружева или Помойка. Не говоря уж о Навозе.
Он смеется, и Йо тоже приходится засмеяться.
– Йо тоже не полное мое имя, только его начало.
– Вот как?
– Но никто не смеет называть меня полным тупейшим именем. А то придушу.
– Ой. Значит, я тоже буду называть тебя просто Йо.
– Я не шучу. Кое‑кто в школе пробовал давать мне кликухи. Теперь жалеют.
Мужчина затянулся сигаретой:
– Согласен, Йо. Надо, чтобы тебя уважали.
Арне уже встал. Он мрачен, и это хорошо, потому что в таком настроении он молчит и не пристает к Йо. На мать он вообще не смотрит, целый день. Крадясь мимо двери в спальню, он слышит ее нытье. В номере до самой кухни пахнет перегаром.
В номере до самой кухни пахнет перегаром.
На улице ярко светит солнце. Плитки обжигают ноги. Вернуться, что ли, за сандалиями? Тогда придется стучать. Он идет дальше, вдоль узенькой полоски в тени стен. Наверняка со стороны он выглядит глупо. Можно подумать, он крадется за кем‑то. Или что он – вор. Последние метры он бежит мимо бара, вверх по лестнице к бассейну. Почти все кресла уже заняты. Он чувствует, как все на него уставились. Ему даже мерещится, что они шепчут: «Это сын той, которая…»
Две девчонки сидят на краю бассейна. Одну из них Йо заприметил еще в самолете. Она шла в туалет сразу за ним. У нее тонкий острый нос и мокрые каштановые волосы, спускающиеся по спине. Может, она его постарше. У нее уже грудь. Больше, чем у всех девчонок в классе. Купальник белый, с темно‑красными сердечками. Проходя мимо, он отворачивается. Не сняв желтой футболки, он резко кидается в глубину бассейна, хотя там висит табличка, что это запрещено. Он здорово умеет прыгать в воду. Однажды он даже прыгнул с пяти метров.
Он несколько раз проплывает туда‑сюда. Потом ныряет и скользит под водой мимо девчонок. В школе он лучше всех плавает под водой. Он чувствует, как они следят за ним взглядом. Они думают, не пора ли ему выныривать. Как так можно? А ему не пора. Пока он не дотронется рукой до противоположной стенки бассейна. Он подтягивается на бортике поодаль от девчонок, сидит и ждет, пока с него стечет вода. На них он не смотрит, смотрит в другую сторону. Уверен, что одна из них минимум два раза на него глянула, не маленькая толстуха, а темноволосая, с сиськами. Жара стоит удушающая. Солнце припекает так, что в голове стучит, а если он и дальше будет так сидеть, то стук усилится и что‑нибудь случится, он даже не знает что. Он вскакивает. Ступни болят, будто все они в волдырях. Он вышагивает мимо девчонок, которые, наверно, заметили, что с ним что‑то не то, проскальзывает за угол и вниз по лестнице. Оказавшись вне поля их зрения, он пускается бегом. Не останавливается, пока не добегает до детской площадки с качелями и горкой. Дыхание разрывает горло, а внутри все еще раздается стук, будто кто‑то колотит кувалдой в темноте. Он плюхается на качели. Вокруг него повсюду кошки. Считает их. Шесть штук, и все копошатся в кустах. Пересчитывает. Он никогда не любил кошек. Они всюду крадутся и появляются беззвучно, никогда не знаешь откуда.
Одна из мелких, котенок, осталась без глаза. Он заметил ее еще накануне. Она сидела перед дверью в номер и мяукала. Серо‑бурая и тощая, как червяк. На месте глаза над пустой глазницей свисает тонкая полоска века. Теперь котенок проскальзывает через ворота, когда Йо их открывает, идет за ним в номер. Наверняка бывшие постояльцы ее подкармливали. Так считал Арне. На свете живут миллионы кошек. Эта тощая одноглазая калека не выжила бы, если б за ней не присматривали. Имеют ли все калеки право на жизнь? Йо резко оборачивается и издает резкий звук. Животное вздрагивает и уносится в кусты.
Конечно, дверь открывает Арне. Он мрачно смотрит на Йо и исчезает в туалете. Не успел Йо надеть сандалии, как Арне высовывает рожу, всю в пене для бритья, и бормочет:
– Когда соберешься уходить, забери малышей.
– Они еще не ели, – протестует Йо.
Но Трульс уже прицепился к нему. Сил тащить с собой Трульса у него нет. А надо бы: тогда его не будет в номере, когда проснется мамаша. Чтобы он не видел, как она вывалится из кровати и потащится в ванную блевать. Она этим занималась всю ночь, но Трульс спал как убитый. Нини, конечно, тоже, после двойной дозы снотворного.
Целых полчаса уходит на то, чтобы младшая сестра затолкала в себя хлопья и йогурт. Мать все еще спит. Арне бродит по номеру и смотрит исподлобья, но молчит, раз Йо занимается малышами. Потом он пихает пакет с нарукавниками, пляжным мячом и маской в руки Йо и выставляет их вон.
– Горячо! – вопит Нини и переминается с ноги на ногу, будто наступила на раскаленную сковородку.