Все было лишь тестированием мастерства робота, хотя существ этих уже выпустили в город. Немногочисленные подобные мне важны для МЕТА: те (не считая упомянутых Шарффи трусов и сталкеров), что согласились, но затем отгородились, или не смогли кончить. И, опять-таки, я могу никогда больше не увидеть его. Мне заплатили, в конце концов, прямо как блондинке с Комптон Стрит.
Подобные мысли — пусть они и порхали в моей голове летучими мышами — никогда не занимали меня надолго. Я знала, что воспользуюсь предложенными апартаментами и картой. Потому что я все равно пошла бы туда и ждала. Ждала его. Несмотря ни на что.
Сильвер — Верлис — Боже, как же мне называть тебя?
И что насчет Джейн? Неужели МЕТА никогда не задумывалась над привлечением ее в этот эксперимент?
Как добраться до России. Как уже оговаривалось, нужно сесть на поезд, как сделала я той ночью миллион лет и несколько вечеров назад.
Немытые гиены наблюдали за мной с веранды, когда я выписывалась и шла вверх по улице со своей ручной кладью прочь от дома.
Во второй половине дня в поезде было не так много пассажиров. Шоу больше не было. В вагоне ехали рабочие, спешащие на свою смену, или люди того ниже-среднего класса — теперь и я принадлежала к ним? — переезжающие домой.
Опустила монету в бокс, и из него выскочил билет с изваянным на нем местом назначения — Россия: остановка Катерины. Я села, поставив сумку на колени. Много свободных сидений вокруг.
Какое-то время поезд ворчал и грохотал, шумный, как я помнила, не регистрируя остановок и, соответственно, не делая их. Затем мы подошли к станции под названием Винскоп<sup></sup>. Двери мягко скользнули в стороны, и в вагон нырнули две фигуры.
Мы находились (теперь, посмотрев на карту направлений в отчете агента, я это знаю) на окраинах Богемии, где начинается Россия. Дневное небо над платформой отливало темной бронзой, и со всех сторон его обклеивали современные здания: невысокие шпили, конусы, треугольники. Оттуда пришли они, двигаясь с грацией, которая никогда не станет банальной, не наскучит; щегольство, которому не нужно осмыслять себя.
Молодой человек и девушка в джинсах и обтягивающих майках без рукавов, в обуви для прогулок. Здесь ничего примечательного. Его волосы черного цвета, длиной до середины плеча, были собраны сзади в хвост с помощью черной ленты. У нее волосы были короткие, уложенные мокрыми шипами, как носила Джиззл, и цвет их был очень бледным оттенком ярь-медянки. И тут ничего интересного. Даже люди с малым доходом могут позволить себе краску для волос. Что с того? Даже макияж для кожи этого золотистого оттенка — им тоже пользуются. Я видела такой, только… смотрелось все-таки по-другому. Это совершенное, лишенное пор, пропорциональное чудо их существа выдавало их с потрохами. Двенадцать лет назад, да, возможно, человечество могло дурить себя, что их собственные обнищавшие и мутные генетические запруды способны однажды под лазурной луной зачать людей столь поразительных. Но сегодня, наверное, мы, наконец, признались себе, кто мы на самом деле. Дерьмо, в основной своей массе. И даже лучшие из нас не смогут сравниться с ними.
Они. Те. Эти.
Роботы. Голдеры, ныне именуемые Голдхоуком и Кикс.
На два свободных сиденья присели они, спокойные и молчаливые.
Чем они занимались? Кто-то с деньгами жил в этом районе? Или же это какая-то следующая проба их роботизированных сил — расхаживать среди людей…
И тут противоречие, ведь пусть их одежды были будничными, им больше не разрешалось даже пытаться выдавать себя за человека. Таков закон.
И люди видели их в виспо, в новостных рекламах, — везде. Если человечество не было в курсе, что они полностью механические, то, по крайней мере, оно понимало, что эти двое из высших сфер, актеры, привилегированные, и не было у них прав на дрезину.
Я боялась, что такое могло произойти во флаере той ночью, с ним.
Я боялась, что такое могло произойти во флаере той ночью, с ним. Но ничего не произошло.
В этот раз вначале агрессии не было.
Первой к ним подошла женщина.
— Скажите… вы..? Это же вы были на Шоу в парке? Да, вы. Я там вас видела.
Головы повернулись в грохочущем, подскакивающем экипаже.
Он обратил лицо к женщине. Посмотрел на нее, оценивающе, долго. Его глаза были не просто зелеными, но настолько глубокого зеленого цвета, что походили на черный янтарь. Он заговорил:
— Да. Мы были на Перфомаде.
— И я видела вас в виспо, — подошла другая женщина, нетерпеливо вытягивая шею, крепко хватаясь за один из ремней, — Но там сказали, что вы не люди.
— Нет, — ответил он.
Он — Голдхоук — обернулся на нее, абсолютно расслабленный, холодный и спокойный. Ни следа презрения на лице, но — о! — оно было. Испарялось от его тела, как ядовитые пары. Нет, я не человек, но ты, вещь, ты — человек.
До нее не дошло, но в то же время она поняла. Она все еще висела над ним; ее уродливое, бедное тело подскакивало от движений поезда. Она оставалась бодрой, но что-то исчезло в ней, будто фрукт, лишенный сердцевины.
Тем не менее, другие люди поднимались со своих мест и обступали пару. Аудитория заметно сократилась на той стороне от прохода.
Мужчина нагнулся и расплылся в ухмылке прямо перед лицом золотой женщины, Кикс.
— Сколько стоит? Каждый из вас, а?
— Много, — ответила она. — Слишком много для тебя.
Та же безразличная надменность. Словно они, эти два высших существа, были потревожены назойливыми мухами.
— Да? — отреагировал мужчина. Он был тучным, наверняка не от переедания, скорее всего из-за медикаментов. — Да, не могу позволить тебя, так? А как насчет того раза в херовом доме?
Она посмотрела на него, Кикс. Просто посмотрела, и я, по другую сторону прохода, только видя ее прикованный к мужчине взгляд, даже я съежилась.
Его лицо потемнело, и он откатился назад.
— Никакая ты не машина, — воскликнул он. — Никакая она не херова машина, — повторил для остальных. — Она шлюха, и дерьмовая.
Другой мужчина, молодой, стройный и крепкий, протолкнулся из-за спины больного толстяка и бросил двум голдерам:
— Слезайте с поезда. Поезд не для вас. Слезайте!
Кикс и Голдхоук не стали спорить. Но и не двинулись с места. Они продолжали сидеть на своих местах и, одновременно повернув друг к другу лица, коротко улыбнулись один другому.
Именно в тот момент молодой парень вытащил нож.
Он выбросил вперед руку с оружием, к самому основанию шеи Голдхоука.
Тот лениво ему ответил:
— Не выйдет.
— С чего бы?
Мужчина отвел руку и снова выбросил вперед, полоснув по лицу робота. Движение заняло три секунды.
Я не знаю, мог ли нож нанести какой-то временный ущерб металлической коже. Возможно, нет. Но, в любом случае, даже с такой скоростью у парня не было шанса.
Голдхоук встал. Так быстро, что показался искристым пятном. В то же мгновение изменилась и его одежда. Он был закован в черные доспехи, что-то среднее между самурайскими и средневековыми рыцарскими. Его рука, скрытая блестящей, угольно-черной рукавицей, встретила лезвие ножа, и тот ушел в сторону. Затем Голдхоук схватил своего человеческого противника и стал быстро поднимать все выше и выше, пока не разбил его голову о крышу экипажа. Даже сквозь шум поезда мы расслышали ужасающий треск.
Я подумала: «Он сломал ему шею, или разбил череп…»
Девушка рядом со мной согнулась пополам, и ее вырвало в проход.
Голдхоук отпустил тело, и оно свалилось вниз, обратно на наш уровень. Оно покоилось на полу в неуклюжей позе.