Интересно даже.
— Напал! В третий раз. Вероломно. На город Кизик. Оскорбление величия римского народа. Да! Повод к войне! Войско Митридата большое. Состоит из пехоты, конницы, колесниц и пиратов. Да. Докладываю по порядку. Пехота царства Понт набирается из обитателей гор и предгорий упомянутой Азии, именуемых белыми сирийцами, пафлагонцами, каппадокийцами...
Со всех сторон на нас поглядывали с интересом (громко докладывал декурион, с чувством), но и с немалой осторожностью. Вояка хоть в тоге и не при оружии, но мало ли? Спутает после третьей чаши капуанцев с капподокийцами, доказывай потом, что ты не Митридат!
Значит, в Азии война? — решилась уточнить.
Красивые узкие брови взлетели вверх. Видать, не то спросила.
— Удивлен! Поражен! Да! Да! Да! Народ должен знать. Предложу военному трибуну вывешивать сводки в каждом городе. На форуме. Да! Крупными буквами на местных наречиях. Война, Папия Муцила. Настоящая, как полагается. Мы их бьем, они нас бьют.
— А кого чаще? — вновь рискнула я. Вдруг обидится?
— С переменным успехом! Да! Очень переменным, Папия Муцила. Неблагоприятные условия. Горы, предгорья. Наличие отсутствия военных дорог. Численное преимущество противника. Да! А также присутствие иных объектов приложения военных усилий Римской Республики.
От ушей отскакивало, в голове звенело, но перевести было можно. Война в Азии, большая война. Завязла пасть Волчицы в горах Понта. А про «иные объекты» я и без декуриона знала. Во Фракии воюют, в Иберии, где Серторий-марианец, еще на море с пиратами.
...Теми самыми — киликийцами. До сих пор от слова этого мурашки по коже.
— Судя по последним сводкам и непроверенным слухам, рискну предположить, что успех очень переменный не в нашу пользу! Нет!
Плохи дела у Волчицы Римской. Пасть завязла, три лапы в капканах. Сколько лап у волка?
— К хозяйке пора, Феликс, — вздохнула я, на окна «Красного слона» кивая. — Ты — свободный, я — рабыня, сам понимаешь.
За разговором до самой ночи просидели, да и после не расстались, вместе к гостинице пошли. Занятный парень, жаль, язык ему мечом подрезали. Или в войске иначе и нельзя, не поймут? За руки не хватал, гнусности не шептал. Бывают же приличные люди на свете! Да!
— Рабыня? Ясно!
Нахмурился, носом-пилумом дернул.
— Трудность. Задача. Юридическая и практическая. Рабыню можно выкупить. Да! Нужно!
Не выдержала — рассмеялась, хоть и горько на душе стало. «Юридическая и практическая» — уж точно.
— И сколько я по-твоему стою, Феликс Помпеян? Пока что больше двух сестерциев не давали. Может, на денарий потяну?
— Стоишь? Ты?
Вскинул подбородок, подошвами сандалий в пыль ударил:
— Докладываю, Папия Муцила. Десять талантов! Серебром. Нет! Золотом. Да!
Десять талантов золотом? Ну спасибо, конный декурион!
— Когда идет война, каждый молится своим богам. Так, Учитель?
— Угу.
— Просят о помощи, приносят жертвы, иногда и людей на алтарях режут. Выходит, на земле сражаются люди, а на небесах — боги? Как у того грека, который про Трою сочинил? Кто-то кого-то там ударил, и взгремели на павшем доспехи? Не смейся, Учитель, сама понимаю, что все это... мистика-рустика. А как на самом деле?
— Папия Муцила, люди не могут разобраться уже миллионы лет...
— Сколько?!
— Миллион — это больше трех, Моя обезьянка! Хочешь, чтобы Я открыл тебе все тайны мироздания? Что было вначале, как мир творился, чем управляется?
— Да!!!
— Папия, не люблю наглых обезьян!
— Ты — Учитель!
— Те, что Мне служат, очень удивились бы, услыхав такое.
Не путай Меня с Моим братом. Вот он обожает наставлять таких, как ты!
— Ты часто вспоминаешь Своего брата, Учитель. Расскажи о Нем!
— Кресло сиятельной Фабии Фистуле! Оборачиваться негоже, можно лишь столбом стоять, ожидая, пока седалище доставят. Насколько я помнила, ничего подходящего поблизости нет.
— Сейчас начнется, госпожа Фабия. Выведут их, построят сперва, а потом...
— Угу.
Гай слева, Аякс — сзади. Справа — незнакомый человечишка в коротком плаще. Наверняка из школы, встретил как только на экседру поднялась. Не я, понятно, она — сиятельная.
— Аякс, ты всех знаешь?
— Да где там, госпожа! Больше тысячи братков-ячменников тут, за стенами, каждый месяц новых привозят... и увозят. Два дня назад игры были...
Ничего, всех и не надо. А если что, человечишка в плаще подскажет. Засуетились в школе Батиата! Еще бы, сама Фабия Фистула соизволила на экседру подняться.
— Гай! Прочитай что-нибудь про гладиаторов.
— Слушаюсь, сиятельная!
Кажется, парень сегодня не в настроении.
То, что я приметила на рисунке, звалось экседрой. Второй этаж, площадка, сверху навес, черепицей крытый. С улицы подняться легко, а со двора — не выйдет, разве что по лестнице приставной. Вначале думала, для стражи площадка. Не для нее, как выяснилось, охранники башенки угловые вороньем обсели. Так что не для стражи экседра — для меня. Точнее, для таких, как сиятельная, — дабы за учебой гладиаторской наблюдать.
— Кресло, госпожа...
Вот уж не думала, что римлянам и такое любо. Хотя, если подумать... Поглядит сиятельная Фабия на крепких парней, приметит нужного, кивнет человечишке...
— По корпорациям они в залах учатся. А во дворе, если корпорация на корпорацию.
Поморщилась. Объяснил, называется! Переспрашивать не стала, после у Аякса уточню.
— Слева, сиятельная, зал, где «галлы», справа — «фракийцы».
— Воды со льдом. И быстро!
Надоел! Пусть побегает, лед поищет, раз вызвался.
— Все помню, госпожа. Какие у нас в списке, примечу—и тебе шепну. А Крикса я знаю, давно знаю. Лямку с ним не тянул, раньше меня отпустили, но на арене видел. Непонятный он — то злой, никого не щадит, то добивать не хочет. Вот Эномай...
— Тише, Аякс! Потом.
Внизу — крик да стук. Бегают, машут мечами деревянными, падают, снова встают. «Галлы» на «фракийцев», кто кого. Учеба, конечно, мертвых не выносят, кровь песком не посыпают. И то хорошо.
Поглядела на Гая — занят поэт. Руками в ограду деревянную вцепился, шею вытянул. Римлянин!
— Гай, почитай еще!
— Язык замерз, сиятельная!
Ого! Что я слышу? И от кого? Какая ехидна моего Гая укусила? Ничего, с ехидной разберемся, а пока...
Эномай!
Чуть не вскочила. Вот он бог, в красе и силе! Рубится! Одного повалил, второго, третьего. Набедренная повязка на чреслах, страшный шрам даже отсюда видать, обнаженная грудь в пыли...
— Двоих приметил, госпожа. Они! Геркулесом клянусь, они! Обоих на моих глазах порешили, сам видел, сам! Чего же это творится?
Для того мы сюда и пришли — узнать, что творится. В списках, которые принес одноглазый, таких, как Эномай удалось насчитать восьмерых. Восемь покойников, на арене зарезанных, от ран умерших — и просто от болезней. Некоторых Аякс сам знал, сам и к Плутону проводил и заупокойную чашу выпил. Когда мы список изучали, он и помыслить не мог, решил, клички сходные.
Вот и пришли мы — убедиться. А я заодно, чтобы богом полюбоваться. Вот он, белокурый, повернулся, прямо на меня поглядел. Узнал? Едва ли, я под покрывалом, и солнце — прямо из-за спины.