Бегство от безопасности - Бах Ричард 2 стр.

Однако поторопимся, чтобы не опоздать к началу первой главы.

Один

Я стоял на вершине горы и следил за ветром. Далеко у горизонта он гнал легкую рябь по поверхности озера, слабея по мере приближения ко мне. В двух тысячах футов подо мной ветер сгибал несколько столбиков дыма над городскими крышами, ше­велил живой изумруд листвы на деревьях у подножия горы. Ука­затели ветра из тонкой пряжи периодически оживали в восходя­щих тепловых потоках у края обрыва — полминуты трепета, две минуты ленивого затишья.

Хорошо бы ветер подул, когда буду прыгать, — подумал я. Подожду порыва.

— Ты сегодня болван, или можно мне?

Я обернулся и повеселел: это была Сиджей Статевант, затяну­тая в стропы и зашнурованная от ботинок до шлема парапланеристка, ростом едва достигавшая моих плеч. Из кармана летного комбинезона выглядывал ее талисман — затертый плюшевый мишка. Позади нее на земле сверкало нейлоновыми красками ак­куратно разложенное крыло.

— Я жду, пока подует сильнее, — сказал я ей. — Можешь идти вперед, если хочешь. — Спасибо, Ричард. Свободно?

Я уступил ей дорогу:

— Свободно.

Она постояла секунду, всматриваясь в горизонт, затем от­чаянно ринулась к краю обрыва. Какое-то мгновение это выгля­дело самоубийством: она мчалась к неминуемой смерти на кам­нях внизу. Но уже в следующее мгновение крыло параплана хлопнуло мягкой тканью и взорвалось вихрем ярко-желтого и розового нейлона, прозрачным облаком заклубилось над ней, — и появился огромный китайский воздушный змей, чтобы спасти ее от безумной смерти.

К тому моменту, когда ее ботинки коснулись края обрыва, она уже не бежала, а летела, повисну в в люльке из ремней, от кото­рых протянулись прочные стропы к гигантскому крылу.

Ее муж наблюдал за полетом, застегивая крепления своих ремней.

— Давай, Сиджей, — прокричал он, — найди нам подъем покруче!

Первый, кто прыгает в пропасть, называется ветряным болва­ном. Остальные наблюдают за ним и загадывают, будут ли сегод­ня сильные восходящие потоки воздуха у края обрыва, а значит, и высокие парящие полеты. Если молитва не поможет, то в застывшем воздухе останется только спланировать на дно долины и затем снова карабкаться наверх; иногда, если повезет, какой-ни­будь добродушный водитель, проезжающий по горной дороге, подбросит вас на вершину.

Яркий балдахин развернулся и стал подниматься. Мы, шесте­ро ожидающих своей очереди, прокричали дружное ура. Но параплан тут же снова заскользил, теряя высоту. Раздался стон. Вероятно, в этот день даже самый опытный летун не продержит­ся в воздухе более получаса.

Я некоторое время наблюдал за Сиджей и чуть было не про­зевал свой долгожданный порыв ветра: листья зашелестели, взметнулись указатели, закачались ветки деревьев. Самый мо­мент.

Я повернулся к ветру спиной и потянул за веревки. Мое крыло приподнялось с земли, с шелестом и треском наполнилось возду­хом и, словно гигантский парус торгового корабля, ринулось в небо.

Впечатление было такое, как будто я тяну на веревках за со­бой перистое облако или шелковую радугу размахом в тридцать метров от края до края. Из-под краев ткани, еще касавшейся зем­ли, вырвались и затрепетали ярко-желтые указатели ветра. Я сто­ял среди воздушного потока, а надо мной пульсировал купол: без перьев и воска, этот воздушный змей удержал бы Икара от паде­ния на землю. Да, для него он опоздал на три тысячи лет, а для меня появился как раз вовремя.

Скосив глаза, я посмотрел на свою радугу изнутри, проверяя, не запутались ли стропы, и повернулся лицом к ветру.

Чертовски прекрасна жизнь. Я налег на ремни и стал подтяги­вать моего змея к краю обрыва, медленно и тяжело, как водолаз в своем костюме перед погружением в пучину. Наконец — пос­ледний шаг за хлипкий край обрыва; но вместо того, чтобы сор­ваться вниз, я отрываюсь от края, радуга надо мной поднимает меня ввысь, и мы летим над вершинами деревьев, удаляясь от горы со скоростью пешехода.

— Давай, давай, Ричард! — кричит кто-то.

Я легонько оттягиваю управляющий строп, разворачиваюсь и улыбаюсь через воздушную пропасть пяти парапланеристам, стоящим на вершине горы среди кучи шелка и паутины строп. Им тоже не терпится накинуть на ветер тонкую ткань и унестись туда, где небо примет их в свои объятия. — Отличный подъем! — кричу я им.

Но порыв ветра, поднявший меня вверх, внезапно стих; вос­ходящий поток иссяк.

На уровне моих глаз, пока я скользил вниз и пытался поймать хоть какой-нибудь поток, появились и проплыли мои друзья на вершине горы. Вдали к северу от меня летала Сиджей; накренив параплан, она вращалась в крутой спирали и с трудом удержива­ла высоту. Внизу подо мной проплывал склон горы, переходя­щий в глубокую пропасть.

Два года назад, подумал я, у меня здорово поднялся бы уро­вень адреналина в крови: зависнуть в одиночестве на пятидесяти шнурочках в полумиле от земли. Сейчас все это больше напоми­нало ленивые грезы о полете: нет никаких приборов, нет кокона из стекла и металла вокруг меня, только переливы красок, дрей­фующих над головой по воздушному океану.

В какой-то миг сбоку возник ворон и застыл на расстоянии равновесия между страхом и любопытством. Голова от удивления повернулась набок, черный глаз напряженно уставился на меня: никак, фермера ухватила и несет радуга!

Я откинулся на стропах, как ребенок на высоких качелях, пос­мотрел на склон горы подо мной и оставил свои попытки поймать восходящий поток. Об этом ли я мечтал в детстве, когда запускал на лугу бумажного змея? Быстрее орла была мечта, но медленнее бабочки оказалась эта нежная, мягкая дружба с небом.

Внизу простиралось широкое зеленое поле, которое мы облю­бовали в качестве места для посадки. Вдоль дороги стояли при­паркованные машины тех, кто решил понаблюдать за полетом парапланеристов. Нацеливаясь на ровный участок травы, кото­рый все еще качался в сотне футов подо мной, я насчитал пять стоящих машин; шестая тормозила. Мне казалось странным, что кто-то на земле стоит и смотрит, как я провожу в небе свое личное время. За исключением тех моментов, когда я участвовал в аэро-шоу, я всегда чувствовал себя невидимым во время полета.

Через десять минут после того, как я шагнул в воздух, я опять встал на твердую почву, сбавил скорость полета крыла до нуля, ступил на одну ногу, потом на другую. Крыло все еще держалось надо мной, страхуя от падения. Я потянул за задние стропы, и крыло снова превратилось в мягкий шелк, окружив меня цвет­ным облаком.

Сиджей и другие виднелись точками высоко в небе; времена­ми зависая, они с трудом поднимались вверх, переходя от потока к потоку. Они сражались упорнее, чем я, и наградой за их труд было то, что они все еще были в воздухе, тогда как я уже стоял на земле.

Я разложил крыло на земле и стал складывать его от краев к центру, пока оно не превратилось в мягкий прямоугольник; я прижал его к земле, чтобы вышел весь воздух из складок, туго свернул и уложил в рюкзак.

— Хотите, подброшу вас наверх?

Голос ангела парапланеристов, благая весть о спасении от полуторачасового подъема пешком на вершину горы.

— Спасибо! —Я обернулся и у видел седоватого коротышку с дружеским взглядом преподавателя колледжа.