Будет ли игрушка молодой или старой? Необузданной или кроткой? Мужчиной или женщиной? Джульетта перепробовала все возможные варианты и комбинации. Иногда игрушки жили у нее несколько дней, а иногда она кончала с ними сразу. Сегодня, например, она чувствовала, что ее удовлетворит только самое простое решение.
Поняв это, Джульетта оставила в покое зеркальные панели и подошла к большому широкому ложу. Он был там, под подушкой, – тяжелый нож с длинным острым лезвием. Итак, она возьмет игрушку с собой в постель и в определенный момент совместит удовольствия.
Джульетта задрожала от нетерпения. Что это будет за игрушка?
Она вспомнила холодного, учтивого Бенджамина Басурста, английского дипломата периода, который Дедушка называл наполеоновскими войнами. О да, холодный и учтивый – пока она не завлекла его в постель. Потом был американский летчик… А однажды даже целая команда судна «Мария Целеста»!
Забавно: порой в книгах ей встречались упоминания о некоторых ее игрушках. Они навсегда исчезали из своего времени, и, если были известными и занимали положение в обществе, это не оставалось незамеченным.
Джульетта заботливо взбила подушку и положила ее на место.
Внезапно раздался голос Дедушки:
– Я привез тебе подарок, дорогая.
Он всегда так ее приветствовал; это было частью игры.
– Не тяни! – взмолилась Джульетта. – Рассказывай скорее!
– Англичанин. Поздняя викторианская эпоха.
– Молодой? Красивый?
– Сойдет, – тихо засмеялся Дедушка. – Ты слишком нетерпелива.
– Кто он?
– Я не знаю его имени. Но судя по одежде и манерам, а также по маленькому черному саквояжу, который он нес ранним утром, я предположил бы, что это врач, возвращающийся с ночного вызова.
Джульетта знала из книг, что такое «врач» и что такое «викторианец». Эти два образа в ее сознании очень подходили друг другу. Она захихикала от возбуждения.
– Я могу смотреть? – спросил Дедушка.
– Пожалуйста, не в этот раз.
– Ну, хорошо…
– Не обижайся, милый. Я люблю тебя.
Джульетта отключила связь. Как раз вовремя, потому что дверь отворилась и вошла игрушка.
Дедушка сказал правду. Игрушка была мужского пола, лет тридцати, привлекательная. От нее так и разило чопорностью и рафинированными манерами.
И, конечно, при виде Джульетты в прозрачной накидке и необъятного ложа, окруженного зеркалами, она начала краснеть.
Эта реакция полностью покорила Джульетту. Застенчивый викторианец – не подозревающий, что он в бойне!
– Кто… кто вы? Где я?
Привычные вопросы, заданные привычным тоном… Джульетта порывисто обняла игрушку и подтолкнула ее к постели.
– Скажите мне, я не понимаю… Я жив? Или это рай?
Накидка Джульетты полетела в сторону.
– Ты жив, дорогой… Восхитительно жив! – Джульетта рассмеялась, начав доказывать утверждение. – Но ближе к раю, чем думаешь.
И, чтобы доказать это утверждение, ее свободная рука скользнула под подушку.
Однако ножа там не было. Каким‑то непостижимым образом он оказался в руке игрушки. И сама игрушка утратила всякую привлекательность. Ее лицо исказила страшная гримаса. Лезвие сверкнуло и опустилось, поднялось и опустилось, и снова, и снова…
Стены комнаты, разумеется, были звуконепроницаемыми. То, что осталось от тела Джульетты, обнаружили через несколько дней.
А в далеком Лондоне, в ранние утренние часы после очередного чудовищного убийства, искали и не могли найти Джека Потрошителя…
МАЛЬЧИК И ЕГО СОБАКА
1
Я был снаружи с моим псом Бладом.
Наступила его неделя досаждать мне: он не переставал именовать меня Альбертом, очевидно, думая, что это чертовски забавно. Я поймал ему па – ру водяных крыс, большую зеленую и поменьше – бурую, а потом стриженого пуделя с поводком, удравшего у кого‑то в подзем – ке, так что он был не голоден, но в настроении почудить.
– Давай, сукин сын, – потребовал я. – Найди мне девку!
Блад громко хмыкнул, судя по урчанию в глубине его глотки.
– Ты смешной, когда тебя одолевает похоть, парень, – проворчал он.
Может, и я смешной, но готов был избить этого беглеца с мусорной свалки.
– Найди, я не шуткую!
– И не стыдно тебе, Альберт? Чему я тебя обучал? Надо говорить «не шучу», а не «шуткую».
Он знал, что я достиг предела своего терпения, поэтому очень неохотно принялся за дело. Он сел на искрошенные ос – татки тротуара, его лохматое тело напряглось, веки задрожали и закрылись. Спустя несколько минут он вытянул передние ла – пы, распластался по земле и положил на лапы косматую голову. Напряжение оставило его, он начал мелко подрагивать, словно его кусала блоха. Это продолжалось почти четверть часа, на – конец, он перевернулся и лег на спину, голым брюхом к вечер – нему небу. Сложив передние лапы, словно богомол, и раздвинув задние, он проворчал:
– Извини, Альберт, ничего не обнаружил…
Я взбеленился так, что готов был его пнуть, однако, я знал, что он старался. Мне это совсем не улыбалось, так как я действительно хотел заловить какую‑нибудь девчонку и за – валить ее, но что тут поделаешь?
– Ладно, – сказал я, смирившись, – черт с тобой!
Он перевалился на бок и быстро поднялся.
– Чем бы ты хотел заняться?
– У нас не так уж много найдется, чем бы заняться, вер – но? – сказал я не без доли сарказма.
Он уселся у моих ног с оскорбленно‑смиренным видом. Я оперся о расплавленный кусок уличного фонаря и задумался о девчонках. Это было болезненно.
– Мы всегда можем пойти в кино, – сказал я через ка – кое‑то время.
Блад оглядел улицу, поросшие сорняком воронки, полные теней, и ничего не ответил. Собачье отродье ждало моего пос – леднего слова. Он любил кино не меньше меня.
– Ну ладно, пошли.
Он встал и последовал за мной, часто дыша и высунув язык от предстоящего удовольствия. Ладно, ты еще посмеешься, ублюдок! Не видать тебе теперь кукурузных хлопьев!
«Наша группа» была бродяжьей стаей, которая не удовлет – ворилась одними вылазками. Она любила комфортабельную жизнь и обеспечила ее себе хитрым способом. В ней были парни со склонностью к киноискусству, и они захватили зону, где нахо – дился кинотеатр «Метрополь». Никто не пытался вторгнуться на их участок, поскольку кино любили все, и покуда «Наша груп – па» имела доступ к фильмам и могла обеспечить их бесперебой – ный показ, она оставалась на работе, обслуживая даже таких соло, как мы с Бладом. Особенно таких одиночек, как мы.
У дверей меня заставили сдать мой сорок пятый и двад – цать второй браунинг. Там, у билетной кассы, была небольшая ниша. Я сперва купил билеты – это стоило мне банки свинины за себя и жестянки сардин за Блада. Потом охранники «Нашей группы» направили меня к нише, и я сдал свои пушки. Я заме – тил, что из разбитой трубы в потолке протекает вода, и ска – зал приемщику, парню с громадными бородавками по всему лицу, чтобы тот переложил мое оружие в сухое место. Приемщик про – игнорировал мою просьбу.
– Эй, ты, – не вытерпел я. – жаба хренова, сдвинь мои вещи. Если на них будет хоть пятнышко ржавчины, я тебе все кости переломаю!
Он начал было препираться, поглядывая на охранников – знал, гадюка, что если они меня вышвырнут, я потеряю свой взнос вне зависимости от того, пройду внутрь или нет, – но те не пожелали связываться и кивнули, чтобы он сделал так, как я говорю.