..
И стало светлее...
- Он тоже любил вас, - сказала Физик. - Он просил меня сказать это вам... если он сам не сможет.
Стало еще светлее; свет из голубовато-сумеречного становился белым с розоватым оттенком, таким он бывает только в то короткое мгновение, когда из-за горизонта показывается самый краешек солнечного диска; ропот пробежал по толпе, все смотрели то на солнце, то на Принцессу и Физика, стоящих рядом, взявшись за руки. И вдруг кто-то громко захохотал.
Хохотал Клерк. Он стоял, придерживаясь рукой за колонну храма, и хохотал, не в силах остановиться. Хохот сгибал его пополам, он пытался что-то сказать, но не мог, а только повизгивал. На голове его была тирольская шляпа Художника - зеленая, с перышком. Он был пьян. Наконец, речь вернулась к нему.
- Ну ты даешь! - простонал он. - Любовь! Ты бы рассказала лучше чем мы с тобой занимались, как я задирал тебе юбку, как ты...
Резкий звук выстрела прервал его. Клерк выгнулся назад, заскреб руками по спине, будто пытаясь вытащить пулю, и рухнул между колоннами.
- Меня? - прохрипел он. - Зачем?
(Вот ведь вопрос! В самом деле: что двигало Полковником? Прозрение, ревность, расчет? Все вместе? Или нечто иное? Как говорится, "не знаем и не узнаем". Да и знал ли это сам Полковник?)
Полковник стоял над все еще шевелящимся Клерком, держа в правой руке пистолет, а левой делая какие-то приглашающие жесты.
- Любите! - наконец, закричал он. - Меня любите! Вы должны любить меня, только меня, слышите, вы! Меня! Беззаветно, преданно! Как солнце, как мать, как жизнь, больше жизни! Я всегда хотел вам только добра! Любите меня!
- Тебя? - спросила негромко Принцесса, но все ее услышали. - Тебя, значит... - и она медленно двинулась на Полковника. И все так же медленно, сами, может быть, не осознавая того, двинулись на него. И с каждым их шагом солнце светило слабее и слабее, и подступила тьма, и Полковник задохнулся от хлынувшей вдруг на него ненависти.
- Не подходи! - завизжал он.
Но и в почти полной тьме он видел, как подступает к нему все ближе и ближе стена тел, смыкается вокруг, и тогда, выставив пистолет перед собой, он стал стрелять, но вспышки выстрелов выхватывали то же самое: приближающуюся стену тел... Потом выстрелы смолкли, и, покрывая все прочие звуки, завыла сирена...
Сирена выла долго, очень долго, но вот замолчала и она. В Ковчеге воцарилась тишина и тьма. Камень стен понемногу отбирал тепло у воздуха. Потом... Потом робко, мерцая, засветилось солнце. Оно постепенно, медленно, по каплям набирало силу, светило ярче, ярче, еще ярче, нестерпимо ярко...
И больше не гасло.
Вот и все, дорогая. Прощайте. Хотя, может быть, я напишу вам еще раз.
Будьте счастливы.
31.10.84.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Здравствуй, Оля!
Я прощаюсь - теперь уже окончательно. Мне нужно продолжать поиски ведь если не здесь, то где-то ты должна меня ждать. Чтобы было понятно, попробуй вспомнить - хотя едва ли: (здесь густо замазано чернилами, слова разобрать невозможно). Ты училась в шестом, когда я закончил школу. Но призвали меня не в пехоту, как везде, а в пограничники, да еще попал на восточную границу, да еще в такое время... А в нашем мире мы встретились и полюбили друг друга. И, наверное, это правильно, потому что во всех остальных мирах, где я побывал, мы с тобой живем в мире и любви. Но в нашем мире произошло вдруг такое, что теперь мне приходится скитаться по всем прочим мирам - в поисках тебя. В первую секунду здесь, в вашем мире, мне показалось, что я достиг цели.
В первую секунду здесь, в вашем мире, мне показалось, что я достиг цели. Потом понял - нет. Ты счастлива с ним, и не знаю, кем надо быть, чтобы в вашу жизнь вмешаться. Поэтому я иду дальше. Маму, которая все эти пятнадцать лет продолжала меня ждать, я недавно похоронил. Здесь мне делать уже нечего, и рана моя зажила. Прощай.
И еще, последнее. Чтобы не было сомнений, оставляю тебе стихотворение Блока (у нас он умер не в 1916-м, а в 1921-м), которого ты не знаешь и знать не можешь:
Вы предназначены не мне.
Зачем я видел Вас во сне?
Бывает сон - всю ночь один:
Так видит Даму паладин,
Так раненому снится враг,
Изгнаннику - родной очаг,
И капитану - океан,
И деве - розовый туман...
И сам не знаю, для чего
Сна не скрываю моего,
И слов, и строк, ненужных Вам,
Как мне, - забвенью не придам.
Вот и все. Теперь - совсем все. Никак не могу поставить точку. Прощайте. Хоть изредка вспоминайте все это. И пожелайте мне удачи.
Прощайте.
6.01.85.
СВЯЩЕННЫЙ МЕСЯЦ РИНЬ
Победивший наследует все...
Откровение Иоанна Богослова
Убран стол был богато, но безвкусно: телефонный аппарат литого червонного золота с отделкой из темного саозского камня - личный подарок Императора О, - золотой письменный прибор с фигурой Георгия-Победоносца, пронзающего копьем нечто среднее между бизоном и крокодилом, пресс-папье из разрезанного вдоль большой оптической оси кристалла голубого нордита с вплавленным в него макетом московского Кремля, платиновые часы в виде Спасской башни, платиновая же зажигалка - миниатюрная копия памятника Минину и Пожарскому, и, наконец, огромного размера механический календарь с барельефными портретами Императора Всероссийского Александра Петровича и царицы Елизаветы Филипповны. Календарь был двойной: земной и местный. На Земле сегодня было шестнадцатое мая 2147 года. Здесь: одиннадцатый день месяца Ринь, года династии О четыреста шестьдесят шестого. И там, и здесь заканчивалась весна.
Телефон мягко мурлыкнул. Юл подвинул поближе микрофон и взял наушник.
- Слушаю вас внимательно, - сказал он на Понго.
- Пшхардоссу, - сказали на том конце провода на Понго, но с совершенно рязанским акцентом. - Хильдастро во Руссо-кха птрох?
- Вполне, - сказал Юл по-русски.
- Здравствуйте, - с облегчением вздохнули там. - Это единственная фраза, которую мне удалось запомнить. Я - Петров, я только что прилетел, и мне сказали в порту, чтобы я позвонил в российское представительство третьему секретарю, и дали этот номер...
- Их нет никого сейчас, - сказал Юл. - Я вот сижу, жду.
- А вы, простите?..
- Я переводчик. Седых. Юлий Седых.
- Ага... То есть, в чем дело, вы не знаете?
- Вроде бы нет... А вообще - кто вы?
- Ну, как сказать - я биохимик, а командирован Этнографическим обществом Мельбурна...
- Так вы не россиянин?
- Нет. Поэтому я и удивился...
- Я понял. Вспомнил. Вам нужен Филдинг?
- Да, и я...
- Слушайте, я вам все объясню. Филдинг и вся его группа сейчас в поле, километрах в ста отсюда. С тем пунктом очень плохое сообщение, но сегодня туда идет грузовик - отсюда, из представительства.