Главное, сама она молчит. Хоть бы намек какой... Или задумала она что-то? Она ведь отчаянная девица, от нее всего можно ожидать. Понимаете, страха я в ней не чувствую. Наоборот, решимость какая-то. Но ведь наломает дров девчонка, а то и хуже... Давайте вместе подумаем, что делать будем?
- У нас нет материала для думанья, - сказал художник. - Надо попытаться разузнать подоплеку этого дела.
- Пожалуй, да, - сказала Физик. - Попробую-ка я с ней поговорить как женщина с женщиной. А вы что думаете по этому поводу, Мастер?
- Не знаю, - сказал Мастер. - Меня это как-то выбило из колеи... Видимо, это действительно шантаж, но действовать вслепую нельзя.
- От вас я ждал более свежей мысли, - сказал Пастор.
- Не могу отвечать за ваши несбывшиеся ожидания, - неожиданно резко сказал Мастер.
- Не можете - не надо, - сказал Пастор. - Тем более что этого я от вас и не требую. Просто теперь нам действительно придется думать и действовать быстро и безошибочно. Время собирать камни прошло, наступает время бросать камни...
(Дорогая, он действительно так сказал - слово в слово. Я абсолютно уверен, что он вполне мог бы подыскать готовую цитату, подходящую в данной ситуации - у того же Екклезиасте, - но он взял эту, всем известную, и на глазах публики ввернул ее наизнанку...)
Все - Мастер, Физик, Художник - посмотрели на него, и ни один не сказал вслух, но подумал про себя каждый, что прошло время жить и наступило время умирать.
Знаете, дорогая, я уже не первый раз встречаюсь с подобным психологическим феноменом: вокруг человека происходят самые бурные, необыкновенные и даже грозные события, и человек реагирует на них, но как-то отвлеченно - до тех пор, пока кто-то, очень знакомый, не совершит в русле этих событий какого-нибудь поступка или хотя бы не заговорит непривычным тоном; только после этого чувствуешь себя по-настоящему вовлеченным в действие. Разница примерно такая же, как если бы наблюдать за уличным шествием из двери дома - или примкнуть к нему. Но для этого часто надо, чтобы кто-то рядом шагнул первым.
Первым, как ни странно, шагнул Пастор.
Художник всегда работал необыкновенно быстро, а на этот раз его многое подгоняло. Еще позавчера он загрунтовал и разметил гладко обтесанную каменную стену в большой пещере. Картина получалась внушительной: четыре на два, - но он рассчитывал управиться за неделю, тем более что поначалу это замышлялось не как произведение искусства, а, как догадалась Физик, "акция гражданского неповиновения". Потому что главной темой были зверства первопоселенцев - данные общим планом, - и страдания узников концлагерей и рудников времен так называемого "военного правления"; это и было главной темой картины и отражалось на первом плане. Художник знал, что Полковник будет крайне раздражен выбором темы; потом ему пришло в голову, что соскребать краску никто не станет и картину, скорее всего, просто закрасят - и она получит шанс сохраниться для потомков; и, хотя в существование потомков Художник верил слабо, в нем проснулось вдохновение. Он никогда не произносил это вслух - кроме как с иронией или сарказмом, - но всегда тайно верил в него и прятал эту тайну от других. Примерно так взрослые люди тайно верят в свою способность летать, смутно помня детские сны...
Мастер, завернув в брезент, вынес солнце в большую пещеру и здесь выпустил его. Оно медленно-медленно стало подниматься, дрожа и переливаясь, как огромный мыльный пузырь; по-прежнему оно слабо светилось и мерцало, и только приблизив к нему лицо, можно было почувствовать тепло. Солнце поднялось под свод пещеры и замерло там, а Мастер долго стоял под ним с пустым брезентом в руках, потом перебросил брезент через плечо и пошел в мастерскую, где его ждала Физик.
- Выпустили? - спросила она.
- Да, - сказал Мастер. - Дурацкая затея.
- Надо делать бомбы, - сказала Физик.
- Да, - сказал Мастер. - Сейчас начнем.
- Вы очень расстроились?
- А вы?
- Не знаю. Кажется, не очень. Я ожидала этого.
- А я вот нет. То есть знал, но не верил. Не верилось.
- Надо знать людей.
- А вы знаете?
- Боюсь, что да.
- Почему боитесь?
- Ну что вы спрашиваете? Ведь это же так понятно...
- Да, конечно.
- А впрочем, ни черта я не знаю. И вы не знаете. И никто не знает, один Пастор думает, что знает, но это у него возрастное... Извините.
- За что?
- Просто так... Будем сегодня работать или не будем?
- Обязательно будем.
- Не расстраивайтесь так, ладно?
- Постараюсь.
- Потому что я тоже расстраиваюсь.
- Хорошо я не буду.
- Сегодня надо хотя бы начать...
- Вы разговаривали с Принцессой?
- Нет, она не захотела.
- Как странно.
- Действительно, странно. Такое впечатление, что она что-то задумала и боится, как бы ей не помешали.
- Она же совсем еще ребенок.
- Ну что вы! Ей шестнадцать лет. Думаю, она хочет отравить Полковника.
- Недоставало только ее еще впутывать в эту историю!
- Эта история - История.
- А хоть бы и так. Неужели...
- Послушайте, Мастер. Девочка - умница, всем бы нам такими быть. Она реально может сделать то, на что мы едва ли решимся, а если решимся, то вряд ли сумеем. Ни в коем случае нельзя мешать ей.
- Но это просто низко - взрослым людям прятаться за спиной девочки!
- О том, чтобы прятаться, речи еще нет. Кстати говоря - будем мы, наконец, делать сегодня бомбы или не будем?
Этой ночью стали пропадать люди. Клерк и с ним двое-трое парней из добровольных помощников (которые отныне именовались ДИС - сокращенно от "Добро И Справедливость") врывались в комнаты и уводили с собой мужчин никто не знал куда. В первую ночь увели троих, произвольно отмеченных в алфавитном списке. Наутро было объявлено, что в Ковчеге вызревал страшный заговор, который удалось раскрыть буквально в последнюю минуту.
На утренней поверке Полковник построил всех в одну шеренгу и несколько раз медленно прошелся вдоль строя, пристально вглядываясь в лица стоящих навытяжку мужчин и женщин. На четверых он показал зажатым в руке стеком, их тут же уводили. Люди оцепенели от ужаса. Потом им приказали стоять "вольно", но не расходиться. Стояли до обеда. Обед прошел в жутком молчании. Стояли после обеда. Увели еще семерых. Потом остальным приказали расходиться.
- Мне кажется, получилось неплохо, - сказал Клерк. - В заговор, я думаю, все поверили. Только я так и не понял, как вы выбирали тех, первых. Из тех, кого назначили, остался только один, остальные - другие.
- Что я их, всех в лицо должен помнить? - возмутился Полковник. - И какая разница - кого? Количество ведь соблюдено, а это главное.
- Разумеется, - сказал Клерк.
- Кто-то идет, - сказала Физик, и Мастер тут же накинул брезент на рабочий стол.
Вошел Пастор.