Фрэнк стискивает зубы, нагибает голову, точно бык, и начинает быстрым шагом пересекать площадь. Полы его пальто развеваются и липнут к ногам, а волосы мгновенно растрепываются. Ветер даже не столько холодный, сколько настырный и гадкий. Оттого что над площадью постоянно гуляют сквозняки, деревья здесь остаются чахлыми коротышками.
Железнодорожные станции расположены возле всех четырех углов Площади "Дней", а по ее периметру проходит маршрут автобуса, делающего по остановке посередине каждой стороны квадрата. Это означает, что покупателю, который добирается сюда общественным транспортом, нужно пройти пешком до магазина не менее полукилометра. Тех, кто приезжает на такси или на частном автомобиле, ждет сервис получше. Дороги, предназначенные только для такси, ведут к круглым площадкам перед четырьмя входами в магазин, а под площадью расположена семиэтажная подземная автостоянка с лифтами в вестибюлях. За подобным порядком скрывается безупречная логика – если, конечно, вы мыслите категориями торговца. Ведь те покупатели, которые помнят, что им придется тащить покупки домой в руках, покупать будут меньше, нацеливаясь в основном на маленькие, легкие и обычно менее дорогие товары. Неудобное расположение станций и автобусных остановок побуждает их пользоваться машинами и такси. А в салонах машин и такси места для покупок предостаточно. Кроме того, автостоянка – дополнительный источник дохода.
Фрэнк шагает по обочине подъездной дороги к "Дням", прикрывая глаза – не только для того, чтобы защитить их от колючих песчинок, которые поднимает и расшвыривает ветер, но еще и затем, чтобы не глядеть на здание. И все-таки краем глаза он видит, как высится впереди эта громада – настоящая гора, сложенная из кирпича. Похоже, площадь дает легкий уклон в ту сторону, словно первый и (как трубит слава) крупнейший гигамаркет в мире деформирует своей тяжестью поверхность планеты; впрочем, вполне возможно, такой уклон был просто частью общего архитектурного замысла, а цель его заключалась в том, чтобы по мере приближения к магазину шаги сами собой убыстрялись.
Лишь подойдя к северо-западному углу "Дней", Фрэнк наконец-таки отваживается посмотреть на здание, которое вот уже тридцать три года держит его в своей власти. От одного взгляда на это сооружение кружится голова, но Фрэнк всегда поражался не столько размерам гигамаркета, сколько количеству кирпичей, использованных для его возведения. Их здесь, наверное, миллиарды – а ведь каждый кирпичик уложен вручную, каждый в отдельности смазан раствором и помещен в нужное место рабочим, который терпеливо собирал свой анонимный сегмент мозаики, внося никак не отмеченный вклад в сооружение всей громадины. Время, ветер и непогода выщербили и изъели оспинами поверхность кирпичей, связывающий их раствор уже крошится, а "Дни" по-прежнему стоят – сбывшаяся мечта одного человека, дело рук тысяч.
Под огромными демонстрационными витринами, как всегда, сгрудились зеваки, или "витринные мухи" – в один, кое-где в два ряда, – длинная вереница людей, тянущаяся по всему периметру здания, прерываясь лишь напротив грузовых отсеков, которые находятся посередине каждой стороны. Большинство уже проснулось. Одни отщипывают от остатков бутербродов или припасенных кусочков пирога. (Каждый вечер сюда приходят работники благотворительного фонда и раздают "мухам" еду, воду и суп; на эту деятельность администрация "Дней" смотрит сквозь пальцы, хотя и не поощряет ее.) Другие заняты утренней гимнастикой – разминаются после ночного сна в неудобной позе. Кое-кто укрылся в кустах, чтобы справить нужду, остальные же перетряхивают свои лохмотья, разворачивают траченные молью одеяла перед окнами любимых витрин, подпирая углы туго набитыми потрепанными сумками с эмблемой "Дней". Ближе к девяти (если только на небе не собираются дождевые тучи) обычно подтягиваются новые "витринные мухи" – те, у кого есть жилье, – но к тому времени лучшие места уже будут заняты. Эти другие зеваки приходят, будто на пикник, – со стульями, столиками, семьями, друзьями – и глазеют на окна, но настоящее ядро, "всепогодный" костяк преданных зрителей составляют не они, а те, кто проводит всю жизнь в окрестностях "Дней", кто ест и спит, днюет и ночует в тени гигамаркета. Предание гласит, что "витринные мухи" – это бывшие покупатели, которых по той или иной причине изгнали из магазинного рая, однако убедительных доказательств такая версия не находит.
Сейчас каждая витрина занавешена изнутри тяжелыми бархатными зелеными шторами; их смыкающиеся края демонстрируют две половинки логотипа "Дней" – черную с одной стороны и белую с другой.
Когда Фрэнк приближается к углу здания, кое-кто из околовитринных завсегдатаев поднимает голову, кивает ему, потом снова отворачивается. Они узнают Фрэнка не по лицу – мало кто помнит его в лицо, – а скорее по облику и походке. Они узнают в нем своего – одного из обойденных, обездоленных, отвергнутых.
Фрэнк зажимает нос, чтобы не чувствовать резкой вони немытых тел и грязного тряпья, которую доносит до него ветром со стороны этих людей.
Вверху невысокой лестницы, ведущей к Северо-Западному входу, стоят двое охранников в стеганых куртках и отороченных мехом шапках с логотипом "Дней" на наушниках. Взбежав по ступенькам, Фрэнк здоровается с обоими и предъявляет им свой "иридий". Один из охранников берет карточку и изучает ее, одновременно поправляя тяжелую винтовку, перекинутую через плечо. Разглядывать карточку совершенно излишне, но он зачем-то рассматривает ее с обеих сторон, причем несколько раз, и лишь потом, убедившись в том, что на подделку она не похожа (как будто искусную подделку можно распознать невооруженным глазом!), поворачивается и вставляет карточку в щель кодового замка, вделанного в двойные двери позади него. Охранник набирает семизначное число на клавиатуре замка, и семь засовов внутри дверного механизма отмыкаются в быстрой последовательности снизу вверх, поочередно издавая все более высокий лязг, будто играя гамму. Ручкой левой створки двери служит черное полукружье, ручкой правой створки – белое. Когда дверь закрыта, их вертикальные линии плотно сомкнуты. Взявшись за левую ручку, охранник распахивает дверь.
Фрэнк кивком благодарит его, забирает карточку и проходит внутрь. Дверь за ним закрывается, и засовы замыкаются, скользя на место в обратной – нисходящей – гамме.
5
Семь имен Бога:семь имен Божества в иудаизме – Эль, Элохим, Адонаи, Яхве, Эхье Ашер Эхье, Шаддай и Саваоф
6.00
С севера к стеклянному куполу, венчающему здание "Дней", примыкает одноэтажный пентхаус с плоской крышей. У южного конца комплекс соединяется с одним из семи углов комнаты-гептагона. Внутри этой семиугольной комнаты размещается мозговой центр магазина – Зал заседаний совета директоров.
В Зале заседаний посреди пушистого светло-зеленого ковра стоит круглый стол диаметром семь метров. Одна его половина сделана из ясеня, другая – из черного дерева. У одного края стола, на линии соединения двух половин, в уютном углублении в дереве расположены компьютер и телефон.
Вокруг стола, на равном расстоянии друг от друга, расставлены стулья. Все стулья – разные, каждый отражает характер и настроение человека, который всегда сидит именно на нем. Один – нарядный позолоченный трон; другой представляет собой кресло с подлокотниками – мягкое, уютное, обитое алой кожей; третий стилизован под "арнуво" – у него узкое сиденье и прямая спинка, декорированная прямоугольниками в шахматном порядке, вроде окон Фрэнка Ллойда Райта, и так далее.
В восемь часов утра подъемные жалюзи над трехгранным окном в южной стороне Зала заседаний автоматически взлетают вверх, открывая вид на ничем не заслоненное основание вращающегося купола. Сейчас к окнам обращена светлая половина купола, хотя с одного края виднеется узким полумесяцем полоска темной половины, которая будет постепенно – по мере того, как проходит день, – становиться все заметнее и шире.
С противоположной стороны комнаты, довершая гептагон, находятся четыре обшитые дубом стены. На одной грани висит в золоченой раме портрет в полный рост, на котором изображен не кто иной, как основатель "Дней" – Септимус День собственной персоной. Септимус давно уже миновал главный выход из зала жизни, но с портрета он по-прежнему властно взирает вниз, оглядывая Зал заседаний и все, что там происходит. Его здоровый – правый – глаз будто поблескивает, а другой, заклеенный, выглядит угрожаще. Все, кто знал Старика Дня при жизни, находят, что художник очень верно передал его облик. Леденящее сходство!
В прилегающую стену на высоте груди вмонтирована латунная доска с рубильником – вроде того, которым орудовал в старых фильмах ужасов Виктор Франкенштейн, чтобы оживить свое Создание, – только этот в семь раз больше: чтобы привести его в действие, требуется керамическая рукоять величиной с бейсбольную биту. Сейчас рубильник приведен в вертикальное положение, стоит на "ВЫКЛ", а рукоять отвинчена и висит по соседству.
В каждую из оставшихся стен с дубовой обшивкой вделан блок из шестнадцати мониторов – по четыре в ряд. На экранах видны компьютерные изображения логотипа "Дней" на светло-зеленом фоне.
Лысеющий чопорный мужчина в костюме дворецкого (рубашка и жилет в тонкую горизонтальную полоску) распахивает большие двойные двери, которые перекрывают вершину угла, образуемого стыком двух стен со встроенными мониторами. Затем он поворачивается, берется за ручку тележки размерами с больничную каталку и, пятясь, вкатывает ее в Зал заседаний. Тащить тележку нелегко – колеса вдавливаются глубоко в ковер под тяжестью семи массивных серебряных подносов.
Дойдя до середины зала, дворецкий останавливается вместе с тележкой и обходит вокруг стола, передвигая все стулья на одно место по часовой стрелке и совмещая ножки каждого следующего стула со вмятинами, оставленными ножками предыдущего. Затем он возвращается к тележке и повторяет обход, расставляя на столе подносы – по одному напротив каждого стула. Завершив второй круг вокруг стола, он выкатывает тележку из комнаты. Минуту спустя возвращается, толкая другую тележку – на сей раз с большим серебряным чайником, маленьким чайничком тончайшего фарфора, тремя стальными кофейниками (в одном из которых – горячий шоколад), высоким стеклянным кувшином с апельсиновым соком, бутылкой джина, бутылкой тоника, тарелочкой с ломтиками лимона и ведерком для льда, высеченным из цельного куска малахита, а также всякими чашками, блюдцами и бокалами. Он снова пускается в обход стола, помещая нужные напитки напротив нужных стульев. Если он и испытывает легкое неодобрение, ставя джин, тоник, лимон и лед перед позолоченным троном, то оно тщательно спрятано под непроницаемой бесстрастной маской старинного и верного вассала семьи, который за долгие годы службы научился не обнаруживать даже тени эмоций как в присутствии хозяев, так и в их отсутствие.
Дворецкий, которого зовут Пёрч, вынимает золотые карманные часы. С щелчком откидывает крышку, одобрительно кивает, увидев время, снова кладет часы в жилетный кармашек и выкатывает из Зала заседаний вторую тележку.
Короткий коридор ведет мимо верхней части винтовой лестницы и заканчивается возле кухни. Пёрч ставит на место тележку, обсуждает с шеф-поваром кое-какие тонкости обеденного меню, а потом, мягко ступая длинными ногами, удаляется в соседнюю комнату, которую он считает чем-то вроде личного кабинета, хотя там же хранится всяческая серебряная утварь – ножи с вилками, табакерки, сигарницы и плевательницы, которые он обязан начищать до блеска раз в месяц. Садится за небольшой дубовый стол, где поверх книги записей стоит интерком, стилизованный под антик – старомодный черный бакелитовый телефонный аппарат, оснащенный диском, коричневым гибким шнуром и зубчатым латунным рычагом. Пёрч снимает трубку и набирает единицу.
Доносится несколько гудков, затем на другом конце раздается щелчок соединения.
– Мастер Понди, – произносит старый слуга.
– Доброе утро, Пёрч, – доносится в ответ. А еще слышны звуки ветра и плеск воды. Понди находится возле бассейна на крыше.
– Доброе утро, сэр. Завтрак подан.
– Еще пару дистанций – и я подойду.
– Хорошо, сэр.
Пёрч нажимает на рычаг и набирает двойку.
– Мастер Торни.
– Торни принимает душ, – отвечает молодой женский голос.
– Кто говорит?
– Блисс. А вы кто?
– Мадам, вам нельзя пользоваться интеркомом мастера Торни.
– Это Торни попросил меня ответить, – огрызается девушка.
– В таком случае, мадам, передайте, пожалуйста, мастеру Торни, что завтрак подан.
– А-а, ладушки. Передам.
– Спасибо.
– Не за что. Пока.
Пёрч снова жмет на рычаг и набирает тройку.
– Мастер Серж.
В ответ раздается заспанный голос:
– Боже, неужели пора, Пёрч? Поднимусь, как только смогу. Не давай моим пикантным почкам остыть, ладно? Молодчина.
Пёрч набирает четверку.
– Мастер Чедвик.
– Я уже здесь, Пёрч.
– Примите мои извинения. Я не слышал, как вы поднялись.
– Все в порядке. Вкусная получилась яичница.
– Рад слышать это, сэр.
– Скажи от меня поварам спасибо.
– Непременно, сэр. Им тоже будет очень приятно это услышать.
Пёрч набирает пятерку.
– Мастер Питер.
– Как дела, Пёрч?
– Хорошо, сэр.
– Газеты уже принесли?
– Сейчас узнаю, сэр. Если принесли, я распоряжусь, чтобы их положили возле вашего места.
– Отлично. Скоро увидимся.
Пёрч набирает шестерку.
– Господин Субо.
– Пёрч.
– Завтрак подан.
– Хорошо. Спасибо.
– Спасибо вам, сэр.
Пёрч нажимает на рычаг, колеблется, но потом, собрав все свое самообладание (а оно поистине безгранично), набирает семерку.
Гудки на линии раздаются добрых две минуты, но никто так и не откликается. Или мастер Крис нарочно игнорирует звонки портативного интеркома, или он не способен их услышать. Пёрч почти не сомневается в последнем. Он ничуть не удивится, если в настоящий момент мастер Крис валяется на полу в ванной в коматозном состоянии, свернувшись вокруг подножья заблеванного унитаза. Уже не раз, спускаясь будить хозяина, Пёрч наблюдал такую картину.
Положив трубку, Пёрч позволяет себе едва заметную кривую усмешку. Мысль о предстоящей задаче – а именно выведении мастера Криса из алкогольного ступора – доставляет ему ощутимое удовольствие.
Наверное, придется прибегнуть к знакомому методу – стакан ледяной воды в лицо…
6
Седьмое небо:состояние безмятежного, райского блаженства
8.01
Полчаса тишины.
Фрэнк идет по мраморному, цвета морской волны полу вестибюля, ступая по опаловым и ониксовым камешкам мозаики с логотипом "Дней", проходит мимо лифтов с распахнутыми в ожидании пассажиров дверями, мимо змеящихся рядов проволочных тележек для покупок, мимо аккуратно припаркованных моторизованных колясок для покупателей, мимо незажженного канделябра в виде заключенного под стекло водопада, направляясь к аркаде, где находится вход собственно в магазин.
Он силится подсчитать, сколько раз за свою жизнь пересекал этот вестибюль, и в то же время пытается припомнить, с каких пор начал топтать ногами драгоценный логотип вместо того, чтобы – как делает большинство – почтительно огибать его. Ответом на первый вопрос является, очевидно, столь устрашающее многозначное число, что Фрэнк, будто отказываясь в это поверить, быстро прекращает подсчет. Ответ на второй вопрос намного легче: он начал ступать прямо по логотипу вместо того, чтобы обходить его, в тот самый день, когда осознал, что может это делать, что не существует специального правила, которое это воспрещало бы, а единственное, что мешает людям наступать на этот круг, выложенный из драгоценных камешков, – это их вера в святость богатства; он же перестал разделять эту веру, или, точнее, пришел к выводу, что она никогда и не была частью его личного кредо.
Это случилось приблизительно в ту пору, когда он впервые стал замечать, что у него пропадает отражение. Впрочем, исчезновение было настолько постепенным, что Фрэнк лишь спустя некоторое время хватился пропажи. Каждый день, когда он смотрелся в зеркало, там недоставало еще какой-то частицы его облика, и каждый день он отмахивался от этого обстоятельства как от игры света или воображения: ведь признать такое явление за эмпирический факт означало бы шагнуть за порог безумия. Однако в конце концов отрицать правду стало невозможно. Фрэнк начал забывать, как он выглядит и кто он такой. Мало-помалу, по кусочкам, он ускользал от самого себя.
Тот день, когда Фрэнк осознал это, и стал днем, когда он отважился ступить ногой на драгоценную мозаику, и тогда же мысль покинуть "Дни" впервые смутно шевельнулась у него в голове. Он с почти фотографической ясностью припоминает, как зародилось в нем решение уйти с работы: в тот миг его нога ступила на краешек опалового полукруга – и не была испепелена молнией разгневанного Маммоны.
Дойдя до аркады, Фрэнк останавливается, вынимает бумажник и снова извлекает свой "иридий". Под каждой из арок – ряд вертикальных прутьев из нержавеющей стали толщиной в два сантиметра, которые аккуратно входят в пазы, проделанные в перемычке. В подпорки между арками на уровне пояса вмонтированы электронные терминалы. Терминалы имеют коническую форму, снабжены овальными экранами и хромированным покрытием. Каждый из них крупными зелеными буквами призывает Фрэнка вставить карточку в отверстие. Он проделывает это с ближайшим терминалом, и вскоре на дисплее показывается логотип "Дней", а потом – зеленое сообщение:
НЕПРАВИЛЬНО ВСТАВЛЕНА КАРТОЧКА. ПОЖАЛУЙСТА, ПОВТОРИТЕ ПОПЫТКУ
Фрэнк берет выплюнутую карточку, переворачивает ее логотипом вверх и снова вставляет, коря себя за невнимательность.
Появляется новое сообщение:
ХАББЛ ФРЭНСИС ДЖ.
СЛУЖАЩИЙ #1807-93N
СТАТУС СЧЕТА: ИРИДИЕВЫЙ
КАРТОЧКА Ne: 579 216 347 1592
Затем надпись стирается, и появляется следующая:
ВРЕМЯ РЕГИСТРАЦИИ: 8.03