Поднявшись в метро, я доехал до станции «28-я улица». Выбрался наружу и стал смотреть на занимающийся рассвет.
— Мистер Никс! — позвал хриплый голос, которому лучше было бы вообще не произносить человеческих слов.
Это был свиноподобный шофер Мэйхи, он стоял у вишневого лимузина.
Он открыл заднюю дверь, и я не нашел в себе сил отказаться.
— Приветствую, мистер Никс, — сказала Мэйхи, когда я упал в кресло рядом с ней.
Я не ответил.
— Нашли Рейнарда?
— Да. Вы не сказали, что я должен сделать, поэтому я убил его.
— Вот как? Нож при вас?
Нож пульсировал в моей руке. Мне не хотелось его отдавать. Но горящие зеленые глаза не приняли бы отказа. Я вытащил оружие и протянул ей. Она достала из сумки кусок пластиковой пленки и взяла нож, не прикасаясь к нему.
Положив нож в сумку, она одарила меня улыбкой, которую сама, вероятно, считала дружелюбной. Затем достала пачку денег и вручила мне.
— Куда вас подвезти, мистер Никс?
Я проспал на полу конторы более шестидесяти часов.
В моем маленьком офисе есть туалет со стенным шкафом, где висит смена чистой одежды. Проспав глухим, беспробудным сном двое с половиной суток, я помылся над раковиной и оделся. Потом сел в кресло у окна и возблагодарил ночь за то, что еще жив.
Мои телесные раны почти зажили, но воспоминания все еще причиняли боль. Между мной и Рейнардом было что-то общее. Природа этой твари была сродни моей. Вой Рейнарда содержал некое знание, а его смрад мог поведать альтернативную историю эволюции.
Мэйхи тоже принадлежала к моему тайному племени. В этом я был уверен. Но что же представлял собой нож, к которому она не хотела прикасаться? И что за глаз я как будто вообразил, но в существовании которого не сомневался?
Раздался стук в дверь.
В первый момент я подумал, что это Тарвер с пушкой или, может, Мэйхи или один из ее подручных — с пульсирующим черным ножом.
Тварь вроде Рейнарда не стала бы стучать.
— Кто там?
— Ири, — сказала она.
Я открыл и увидел женщину, которую любил каждой своей молекулой, одетую в желтое с белым.
Она посмотрела мне в глаза, и я ответил на ее взгляд.
— Нам надо поговорить, — сказала она.
Мы уселись на стулья друг напротив друга, — первый раз за много месяцев мы не поцеловались при встрече.
— Итак? — произнес я.
— Тарвер в психиатрической больнице, он спятил, и правая рука у него парализована.
— Да ну?
— Он все время теряет сознание, но он успел сказать, что это сделал ты.
— А… Видишь ли…
— Что это значит? — спросила Иридия.
— Тарвер явился сюда с пистолетом, — сказал я.
— Что?!
— Он подбежал ко мне, вытащил ствол, но не успел выстрелить, женщина, стоявшая рядом со мной, заказчица, ударила его по руке. Он закричал и убежал, но, насколько я видел, она не повредила ему руку.
— Откуда же паралич и помешательство?
Я заколебался. До тех пор моя природа и способности были тайной для нее. А тайны подобны ночи: они прячутся от света, который вселяет в них подозрения и страх. Но я больше не хотел жить во тьме. Я не хотел прятаться от Иридии, от главной любви моей жизни. Даже если правда разлучит нас, по крайней мере, она узнает меня по-настоящему — пусть ненадолго.
— Я хочу рассказать тебе о женщине по имени Джулия, — сказал я. — Она дала мне имя Ювенал Никс и превратила меня в Дитя Ночи.
Ричард Адамс
Нож
Перевод Натальи Казаковой[36]
События, о которых идет речь, произошли в 1938 году.
Ричард Адамс
Нож
Перевод Натальи Казаковой[36]
События, о которых идет речь, произошли в 1938 году.
В тот момент, когда Филип заметил в кустах нож, его жизнь навсегда переменилась. Смутные фантазии вдруг обернулись пугающей явью. Он застыл как вкопанный, сдал назад и уставился на нож, словно не решаясь поверить, что тот ему не померещился.
Да, ему не померещилось. Это была первая вещь, которой удалось проникнуть сквозь неприступную стену сплошного беспробудного страха.
До того момента он весь был во власти мучительного ожидания, что вот-вот произойдет непоправимое, ожидания жестокой физической боли, скорой и неизбежной. Казалось, у него в голове без конца прокручивается одна и та же пластинка. Началось все вчера, со слов, брошенных Стаффордом перед уходом. «Жду тебя завтра в библиотеке после вечерней молитвы. Ты доигрался, и винить тебе некого, кроме себя самого». Стаффорд ушел, а эти слова окружили его, словно прутья решетки, и некуда деться. Отвлекался на время — но снова оказывался в их плену.
В начале семестра, когда Стаффорда назначили деканом, он стал — не только в собственных глазах, но и в глазах остальных — его главной мишенью. «Что, не любит тебя Стаффорд, да?» — хмыкнул Джонс. «И кто мы такие, чтобы его осуждать?» — ввернул Браун, и они зашлись от хохота.
День за днем копились мелкие провинности, за которыми тянулась вереница мелочных наказаний. Развязка случилась на прошлой неделе — Стаффорд избил его в институтской библиотеке. Больно было ужасно, как никогда прежде, и вот теперь все снова повторится.
Прошлой ночью он почти не сомкнул глаз. При мысли о завтраке его мутило, да и к обеду он едва прикоснулся. И ни с кем не говорил, если не считать Джонса и Брауна.
Занятий сегодня было мало, и он устало плелся по сырому лесу. У него есть нож. Эта мысль бешено билась в голове, окружая и беря в плен все остальные.
Нож был очень похож на те, какие, откликнувшись на призыв, сдавали в полицию местные жители.
Он наклонился и поднял. Не меньше фута в длину, в диковинном футляре, и с очень острым лезвием. Воображение заработало с лихорадочной скоростью.
Нож послан ему таинственными силами, они же велели использовать его по назначению. Его постоянно обуревали фантазии. Неистощимая игра воображения: жажда мести, сексуальный голод, мечты о власти. По большому счету, он жил только в мечтах.
Использовать по назначению. Но когда и где? «Господи, я сделаю это в полночь, и никто не узнает…» Он осекся, заставил себя думать о другом, но мысль засела глубоко и постоянно возвращалась. Ведь он не собирается применять нож на самом деле, не так ли?
А если соберется?.. Нет, такое даже представить невозможно. Во всяком случае ясно одно. Разразится грандиозный скандал, грандиознейший. А если никто не догадается, что это он?
Ведь избиения прекратятся, разве нет? И память о них сотрется. Все изменится. Это главное. Все изменится, и его жизнь тоже.
Ни одна живая душа не знает, что у него есть нож. И когда он сделает то, о чем подумал, вряд ли кому-то вздумается предъявлять на нож свои права. Перед вечерней молитвой он тщательно продумал каждый шаг.
Поднимаясь по лестнице в спальную комнату, он так увлекся своими мыслями, что чуть на кого-то не налетел. «Черт побери, Джевонс, под ноги надо смотреть!» — «Простите, простите».
Большинство старшекурсников жили в отдельных комнатах. Он и сам уже два семестра жил один. В ту ночь после того, как погасили свет, он лежал в темноте, стараясь не заснуть.
Но все же его сморило. Пробудившись, он увидел, что стрелки на часах показывают два. У него еще есть возможность передумать. Но нет. Он сделает это.