— Пора вставать. Нам надо идти.
Я натягиваю спальный мешок до самых ушей и поворачиваюсь к нему спиной.
— Сара, — шипит он. — Вставай. Будем собираться.
Набрав полные легкие воздуха, я выдыхаю его — медленно, медленно, медленно. Я боюсь того, что собираюсь сделать, но все равно открываю рот и произношу:
— Я никуда не пойду.
— Что?
— Не пойду.
— Пойдешь. Сейчас соберем вещи и в путь.
Еложу туда-сюда, только бы не встречаться с ним взглядом. Сердце глухо стучит.
— Я не хочу никуда идти. Давай останемся здесь до конца зимы. Люди тут хорошие. Есть врач, есть еда. Пожалуйста, Адам.
— Сара…
— Нет. А теперь дай мне поспать.
Какой там сон. Кровь стучит в ушах, я неподвижно лежу и слушаю молчание Адама. Правильно ли я поступила?Да, говорят мои опухающие лодыжки. Да, говорят мои покрытые волдырями руки. Да, подтверждает тихое детское сопение, нам всем надо отдохнуть. Пора завязать с кочевой жизнью и просто побыть семьей. Я, Адам, Марти, Люк, Мия — и будущий малыш.
Занятная получается семейка. В матери мальчишкам я не гожусь по возрасту и навсегда останусь их сестрой, но я — их единственная родственница, так что получается, именно я больше всего подхожу на роль их матери. Если я — «мать», стало быть, Адам — «отец»? Так будет, когда родится наш малыш. Впрочем, Мия уже сейчас называет его папой. Когда она в первый раз сказала: «Па-па-па-па», он изменился в лице. Как будто солнце взошло. Помню, мы устали как собаки и сидели у обочины дороги, еще даже палатку не поставили. Было поздно, но Мия не спала.
— Ты слышала, что она сказала? Ты слышала, Сара?
— Папа, — повторила Мия и протянула к нему ручки.
Он подхватил ее и пустился в пляс, забыв обо всем на свете. Этот случай напомнил мне о том, почему я любила его.
«Люблю его, — напоминаю я себе. — Люблю, а не любила. Я люблю Адама Доусона».
Если повторять это чаще, думать об этом чаще, то, возможно, я вновь поверю сама себе.
Но это трудно, если знаешь, что, глядя тебе в глаза, он видит твою смерть.
Я закрываю глаза и пытаюсь выкинуть все это из головы, отключиться и забыться сном, но в мозгу мелькает калейдоскоп людей, мест, слов и чисел.
Вечно эти числа.
Странно: Мия просыпается последней. Она выползает из палатки, когда Марти и Люк уже отправились в лес на поиски чего-нибудь съедобного. Глазки у нее красные, безжизненные, щечки пылают.
— Ми плохо, — шепчет она.
Бросаюсь к ней и щупаю лобик. Горячий-горячий. Нос заложен, она прерывисто дышит ртом. Запах изо рта кисловатый.
— Адам, у нее жар!
— Черт!
Высокая температура у Мии — наш страшный сон.
В ночь землетрясения, когда бушевал пожар, у нее случился своего рода припадок. Никогда не забуду, как она дергалась на руках у Адама, когда мы выбрались из горящего дома. Именно тогда ее число изменилось. Ей было суждено умереть в тот день, но Адам вынес ее, и вместо Мии в пожаре погибла Вэл, его бабушка. Они обменялись числами. Обменялись судьбами. Я не знаю, как это произошло.
Повторится ли это теперь, если ее температура поднимется слишком высоко?
— Дэниэл, — говорит Адам. — Я приведу Дэниэла.
Дэниэл приходит всего через несколько минут, которые показались мне часами.
— Сейчас посмотрим, — обещает он, заползая в палатку. Вытаскивает из рюкзака стетоскоп, слушает ее сердечко. — Неплохо, — говорит он. Затем измеряет ей температуру. — Почти сорок. Надо дать ей парацетамол.
— У вас есть?
Наши запасы закончились еще несколько месяцев назад.
— У вас есть?
Наши запасы закончились еще несколько месяцев назад.
Из кармана рюкзака Дэниэл достает полный пузырек лекарства. Я смотрю на пузырек, затем на Дэниэла. Откуда такое сокровище? Мы осматриваем все пустые дома и магазины, которые встречаются на пути, и иногда нам удается найти пакетик-другой лекарства. Но полный пузырек…
— У меня неплохая… аптечка, — смущенно бормочет он.
— Как? Откуда?
Он улыбается:
— У правительства есть загашник. Надо только знать, как к нему подобраться.
— И вы знаете?
— Скажем так, у меня есть кое-какие связи.
— В правительстве?
Он опять улыбается, но больше ничего не рассказывает.
— Похоже на вирус, — говорит он. — Поите ее чаще, а я буду каждые четыре часа давать ей парацетамол. — И вылезает из палатки.
Внутрь заглядывает Адам.
— У него есть лекарства, Адам, — говорю. — У него есть все необходимое.
— Знаю.
— Мы остановились в хорошем месте.
— Не то чтобы нам было из чего выбирать, — вздыхает он.
Я знаю, что это решение далось ему нелегко.
— Спасибо, — говорю.
— Только не обвиняй меня, если…
— «Если» что?
— Не знаю. Если все пойдет наперекосяк. Я чувствую себя… — он изо всех сил пытается подобрать слова, — как легкая мишень.
— Все будет хорошо. — Я очень хочу верить в то, что говорю.
— Надеюсь, — с сомнением в голосе отвечает он. — Надо разжечь костер.
Поворачиваюсь к Мии. Ей вроде бы уже лучше.
Ее доверчивые глаза неотрывно глядят в мои, и ее число заполняет мою голову. Я не вижу чисел, как Адам, но я знаю ее число.
Адам мне сказал. 2022054. Осталось двадцать пять лет. Это лучше, чем число, с которым она родилась, но в то же время — как мало! От одной мысли об этом у меня все внутренности сводит. Моя дочь не может умереть в двадцать семь лет; несправедливо умирать такой молодой.
«Ей надо найти другое число, более счастливое число».
Могу ли я отдать ей свое, как это сделала Вэл? Если да, то как? Как она сделала это? Если бы это помогло, я отдала бы ей свое число не раздумывая. За Мию я отдала бы жизнь.
Волосенки у нее взмокли от пота, потемнели и закурчавились, но по-прежнему остаются светлыми. Окружают ее голову точно ореол. Что такое двадцать пять лет? Да ничего. Пройдут, не успеешь и глазом моргнуть.
Беру ее на руки. По щекам текут слезы.
Мия поднимает липкую ручку к моему лицу:
— Мама плачет. Мама грустная?
Я не хочу ее расстраивать, но и перестать плакать тоже не могу.
Лучше бы мне не знать. Этот дар, это проклятие принес в нашу жизнь Адам. Он ни в чем не виноват, но сейчас, в этот самый миг, я ненавижу его за это. Ненавижу.
Знать такие вещи противоестественно.
Они разъедают человека изнутри.
Адам
Разводя огонь, я слышу, как Сара рыдает. Может быть, надо вернуться в палатку? Постояв некоторое время снаружи, ухожу в лес.
Я не могу винить ее за то, что она боится. Я живу в страхе почти всю свою жизнь — с тех пор как понял, что означают числа. Мне было всего пять лет. Срок прошел немалый.
Она боится за Мию, и я тоже. Но я боюсь и ее.Мне стыдно, но я ничего не могу с этим поделать.
Это неправильно, да? Она очаровательная малышка с голубыми глазами и светлыми волосами, загорелая от жизни на свежем воздухе. Золотой ребенок. Куда бы мы ни пришли, люди любуются ею — особенно после того, как узнают меня. Но конечно же, у меня мозги плавятся не от ее внешности, а от ее числа.