— Я? С «неудом» по катехизису.
— А когда вы перестали верить в Бога?
— Примерно тогда же, когда перестала верить в Санта-Клауса. Так и не дотянула до конфирмации, что до сих пор приводит в бешенство моего папашу… Господи, до чего же унылый гардероб! Что мне надеть сегодня — черное или коричневое платье? Что может заставить девушку в здравом уме пойти в монахини?
— Не все монахини носят такие платья. Во всяком случае со времен Второго Ватиканского собора.
— Да, но весь этот бред насчет строгости и воздержания до сих пор остается. Никакого намека на секс до конца жизни.
— Не знаю, — ответила Маура. — Возможно, для кого-то это облегчение — не думать о мужчинах.
— Не уверена, что такое возможно.
Риццоли захлопнула дверцу шкафа и медленно оглядела комнату, словно искала что-то… но что именно? Для Мауры это оставалось загадкой. Ключ к пониманию личности Камиллы? Ответ на вопрос, почему ее жизнь оборвалась так рано и так жестоко? Но Маура не находила никаких подсказок. В этой выскобленной комнате не осталось и следа от бывшей обитательницы. В этом, возможно, и крылась разгадка Камиллы. Молодая женщина, постоянно оттирающая грязь. Смывающая с себя грех.
Детектив прошла к кровати и, опустившись на четвереньки, заглянула под нее.
— Черт возьми, здесь так чисто, что можно есть прямо с пола.
От порыва ветра задрожали стекла в окне. Маура обернулась и увидела, что Фрост и криминалисты направляются к часовне. Один из экспертов вдруг поскользнулся на камнях и нелепо замахал руками, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. «Так мы и живем, — подумала Маура, — сопротивляясь силе искушения с не меньшим упорством, чем силе гравитации. И когда все-таки падаем, это каждый раз оказывается для нас сюрпризом».
Бригада экспертов зашла в часовню, и Маура мысленно представила себе, как они молча уставились на пятна крови сестры Урсулы, и их дыхание вырывается облачками пара.
За спиной что-то грохнуло.
Маура обернулась и увидела Риццоли на полу рядом с опрокинутым стулом. Она сидела, низко опустив голову.
— Джейн! — Маура опустилась на колени рядом с детективом. — Джейн!
Риццоли отмахнулась от нее.
— Я в порядке. Все хорошо…
— Что случилось?
— Я просто… кажется, я слишком резко встала. Мне что-то нехорошо… — Риццоли попыталась выпрямиться, но тут же снова опустила голову.
— Вам лучше прилечь.
— Нет, не надо. Я посижу минутку, и все пройдет.
Маура вспомнила, что Риццоли неважно выглядела там, в часовне — лицо было слишком бледным, губы бесцветными. Тогда она предположила, что детективу просто холодно. Сейчас они находились в тепле, но у Риццоли по-прежнему был нездоровый вид.
— Вы сегодня завтракали? — спросила Маура.
— М-м…
— Вы что, не помните?
— Да, кажется, что-то ела.
— А поподробнее?
— Ну, кусочек тоста годится? — Риццоли оттолкнула руку Мауры, раздраженно отвергая любое участие. Это было проявлением той самой агрессивной гордости, из-за которой с ней так тяжело было работать. — Я думаю, у меня грипп.
— Вы уверены, что дело в этом?
Риццоли откинула с лица пряди волос и медленно выпрямилась.
— Да. И к тому же не стоило пить сегодня столько кофе.
— Сколько вы выпили?
— Три… Может, даже четыре чашки.
— Не многовато?
— Мне нужно было взбодриться. Но теперь у меня в желудке как будто дыра открылась. Меня тошнит.
Меня тошнит.
— Я провожу вас в туалет.
— Нет. — Риццоли отстранила ее. — Я сама, хорошо?
Она медленно поднялась на ноги и какое-то время просто стояла, словно сомневаясь в том, что сможет идти. Потом она расправила плечи и, став похожей на прежнюю Риццоли, вышла из комнаты.
Зазвонивший на воротах колокол заставил Мауру подойти к окну. Она увидела, как все та же пожилая монахиня вышла из здания и шаркающей походкой направилась к калитке. Этому гостю не пришлось объяснять цель своего визита; монахиня сразу открыла ему. Мужчина в длинном черном пальто вошел во двор и положил руку на плечо старухи. Это был жест успокоения и дружеского участия. Они вместе направились через двор. Мужчина шел медленно, в такт ее артритической походке, и слушал монахиню, склонив голову, как будто пытаясь не пропустить ни слова из того, что она говорила.
На полпути он вдруг остановился и посмотрел вверх — словно почувствовал, что Маура наблюдает за ним.
На мгновение их взгляды встретились. Она увидела худое выразительное лицо, черную шевелюру, растрепанную ветром. И под поднятым воротником черного пальто промелькнула белая полоска.
Священник.
Когда миссис Отис объявила о том, что в аббатство направляется отец Брофи, Маура представила себе седовласого старца. Но мужчина, который смотрел на нее сейчас, был еще молод — не старше сорока.
Священник и монахиня продолжили путь, и Маура потеряла их из виду. Монастырский двор вновь опустел, но затоптанный снег хранил следы всех, кто прошелся по нему сегодня утром. Вскоре должны были прибыть санитары морга и пополнить снежную кашу свежими отпечатками.
Она глубоко вздохнула, с ужасом думая о возвращении в холодную часовню, где ей предстояло продолжить свою мрачную миссию. Она вышла из кельи и спустилась вниз, чтобы встретить коллег.
3
Джейн Риццоли стояла над умывальником, уставившись в зеркало на свое отражение, которое не вызывало в ней положительных эмоций. Она не смогла удержаться от сравнения с элегантной Маурой Айлз, всегда царственно спокойной и сдержанной, с неизменно аккуратной прической и сияющими красной помадой губами, выделяющимися на безупречной коже. Образ, увиденный Риццоли в зеркале, нельзя было назвать ни спокойным, ни безупречным. Волосы топорщились, как у привидения-плакальщицы, и под шапкой черных тугих кудряшек лицо казалось особенно бледным и напряженным. «Это не я, — подумала она. — Я не узнаю женщину, которая смотрит на меня. Когда я успела так измениться?»
Вновь подступила тошнота, и Джейн закрыла глаза, отчаянно сопротивляясь рвотному рефлексу, как будто от этого зависела ее жизнь. Но одной силой воли нельзя было остановить неизбежное. Зажав рот ладонью, она рванула к ближайшей туалетной кабине, и вовремя. Даже после того как в желудке стало совсем пусто, она еще какое-то время постояла над унитазом, не осмеливаясь покинуть свое укрытие. И в голове настойчиво стучало: это грипп. Пожалуйста, пусть это будет грипп.
Когда наконец тошнота прошла, она почувствовала себя такой опустошенной, что присела на унитаз и привалилась к стене. Думала она о работе, которую предстояло выполнить. О бесконечных допросах, которые нужно было провести, о нудных попытках выудить хотя бы крупицу полезной информации из этих перепуганных молчаливых старух. И самым трудным испытанием было для нее сейчас само присутствие на месте преступления, когда, стоя на ногах, нужно было наблюдать за скрупулезной работой криминалистов, осматривающих помещение в поисках микроскопических улик. Она привыкла быть первой в этой работе, держать под контролем каждый шаг в расследовании. И вот сейчас сидела, запершись в туалетной кабинке, не испытывая ни малейшего желания находиться в гуще событий, за что прежде так боролась. Ей хотелось спрятаться в этом укромном уголке, где было так тихо и где никто не мог видеть ее страданий.