Их курирует местное начальство, которое связано с национальными представительствами по вопросам обмена информацией, управления и политических решений. Как любое большое правительственное учреждение, на бумаге оно выглядит лучше, но на деле находится в полнейшем беспорядке. Мелкие свары и действия в угоду политическим соображениям, высокомерие и неприкрытая кровожадность — все это почти стопроцентная гарантия того, что левая рука не ведает что творит правая.
Миновало два дня безуспешных поисков «Чезлвита». Мы не нашли и легчайшего намека хоть на какой-нибудь ключ к разгадке. Пошли слухи о том, как нас собираются взгреть — правда, только лишь в том случае, если мы не сообразим, каким образом украли рукопись. Смешно получить по шее за дыру в охранной системе, которую никто не может найти. В некотором унынии я сидела за рабочим столом. Вспомнив разговор с папой, я позвонила матери и попросила не красить спальню в розово-лиловый цвет. Результат моей просьбы оказался, мягко говоря, неожиданным: мать воскликнула, что это просто грандиозная идея и бросила трубку, прежде чем я успела сказать еще хоть слово. Я вздохнула и погрузилась в телефонные сообщения, накопившиеся за последние два дня. По большей части, это были звонки от информаторов и встревоженных граждан, ограбленных и обманутых — и желавших знать, продвинулись ли мы в расследовании их дел. По сравнению с «Чезлвитом» — сплошная шелуха: целая толпа легковерных людей клюнула на первое издание стихотворений Байрона по совершенно смешной цене, а теперь горько жаловалась на то, что им всучили подделку. Как и большинство оперативников я прекрасно знала, кто стоит за этим мошенничеством, но мы никогда не ловим крупную рыбу — только «распространителей», дилеров, которые продают товар. Попахивало коррупцией в верхах, а доказательств — пшик. Обычно я с интересом просматриваю свою почту, но сегодня ни одного серьезного сообщения так и не попалось. В конце концов, стихи Байрона, Китса или По остаются настоящими, независимо от того, проданы они законно или из-под полы. Читаются-то они совершенно одинаково.
Я выдвинула ящик стола и вытащила маленькое зеркальце. На меня смотрела самая заурядная женщина. Прямые, мышиного цвета волосы длиною чуть ниже плеч наспех стянуты в хвост на затылке. Скулы обычные, и на лице, к легкому моему удивлению, уже начали проявляться морщинки. Я вспомнила мать, которая к сорока пяти стала похожа на грецкий орех. Содрогнулась, сунула зеркальце на место и вынула плохонькую, слегка потрепанную фотографию. Меня снимали с группой друзей в Крыму. Я была тогда простым капралом Ч. Нонетот № 33550336, водителем БМП, прилежно прослужила родине полный срок, много чего на войне пережила и наконец с почетом ушла в отставку, доказав все, что нужно было доказать. От меня ждали, что я буду хвастаться, как добровольно пошла в армию и каких подвигов насовершала, но я всех разочаровала. Как-то побывала на встрече полковых друзей, этим все и кончилось: я поняла тогда, что ищу тех, кого заведомо там не найду.
На снимке Лондэн стоял слева от меня, обнимая за плечи обоих своих соседей — меня и моего брата, своего лучшего друга. Лондэн потерял ногу, но вернулся домой. Мой брат остался там.
— Это кто? — спросила Пейдж, заглянув мне за плечо.
— Йа-а! — взвыла я. — Ты меня до чертиков напутала!
— Извини. Крым, да?
Я протянула ей снимок, и она всмотрелась внимательней.
— Это, наверное, твой брат — носы у вас одинаковые.
— Знаю. Мы менялись носами по очереди. Его нос я носила по понедельникам и средам.
— А второй, наверное, Лондэн.
Я нахмурилась и обернулась к ней. Я никогда никому не рассказывала о Лондэне. Это — слишком личное. Я чувствовала себя так, будто меня предали. Выходит, она тайком сует свой нос…
— Откуда ты знаешь о Лондэне?
Она услышала ярость в моем голосе, улыбнулась и удивленно приподняла брови:
— Ты сама рассказала.
Я чувствовала себя так, будто меня предали. Выходит, она тайком сует свой нос…
— Откуда ты знаешь о Лондэне?
Она услышала ярость в моем голосе, улыбнулась и удивленно приподняла брови:
— Ты сама рассказала.
— Я?
— Ну да. Язык у тебя заплетался, и большей частью ты несла всякую чушь, но точно имела в виду Лондэна.
Я поморщилась.
— На пьянке под прошлое Рождество, что ли?
— Или годом раньше. Не у тебя одной все в башке путалось.
Я уперлась взглядом в фотографию:
— Мы были обручены.
Пейдж сразу занервничала. Крымские помолвки — очень скользкая тема для разговора.
— Он… ну… вернулся?
— В основном да. Одну ногу пришлось оставить. Мы не слишком часто разговариваем в последнее время.
— Как его полное имя? — спросила заинтригованная Пейдж: ей наконец удалось разузнать хоть что-нибудь о моем прошлом.
— Парк-Лейн. Лондэн Парк-Лейн. — Впервые с незапамятных времен я произнесла его имя вслух.
— Парк-Лейн, который писатель?
Я кивнула.
— Симпатичный парень.
— Спасибо, — ответила я, толком не понимая, за что благодарю.
Снимок снова переместился в стол, а Пейдж прищелкнула пальцами.
— Тебя требует Босуэлл, — объявила она, с грехом пополам вспомнив, зачем пришла.
Босуэлл был не один. Меня ждал еще человек лет сорока, он встал, едва я вошла в кабинет. Смотрит, почти не мигая; через пол-лица, сбоку, длинный вертикальный шрам. Босуэлл что-то промямлил, закашлялся, посмотрел на часы и сообщил, что должен нас ненадолго покинуть.
— Вы из полиции? — спросила я, когда мы остались наедине. — Кто-то из родственников умер или что?
Мужчина опустил жалюзи, стараясь создать более интимную обстановку.
— Я ни о чем таком не знаю.
— Вы из ТИПА-1? — спросила я, заподозрив назревающую нахлобучку.
— Я? — с искренним удивлением уставился он на меня. — Нет.
— Литтектив?
— Почему бы вам не присесть?
Он пододвинул мне стул, а сам сел в огромное дубовое вращающееся кресло Босуэлла. На столе лежала пухлая папка с моим именем на обложке. Выходит, он изучал мое личное дело. Я просто изумилась, насколько толстым оно оказалось.
— И это все про меня?
Он пропустил мои слова мимо ушей. Вместо того чтобы открыть папку, он подался вперед и уставился на меня немигающим взглядом:
— Как вы оцениваете дело «Чезлвита»?
Я поймала себя на том, что пялюсь на шрам. Он тянулся от лба к подбородку и очертаниями был похож на сварной шов. Губу оттягивал чуть вверх. Если не считать этого, мужчина был довольно приятен лицом, без шрама вообще красавец. Наверное. Был.
Он инстинктивно прикрыл шрам рукой и пробормотал, проясняя ситуацию:
— Казачий подарочек.
— Извините.
— Да ладно. На него трудно не смотреть.
Он немного помолчал.
— Я работаю в ТИПА-5, — медленно проговорил он, предъявляя мне блестящий бэдж.
— ТИПА-5? — разинула я рот, не сумев скрыть удивления. — А чем вы занимаетесь?
— Запрещено разглашать, мисс Нонетот. Я показал вам бэдж, так что вопросы соблюдения секретности вас волновать не должны. Могу, если хотите, уладить это с Босуэллом…
У меня заколотилось сердце. Разговоры с представителями старших отделов иногда приводили к переводам…
— Итак, мисс Нонетот, что вы думаете о «Чезлвите»?
— Вам нужно мое мнение или официальная версия?
— Ваше мнение.