Ранние иудеи появились именно в результате такой системы – вот почему Старый Завет представляет собой генеалогический калейдоскоп, где понятие семьи является центровым, а чужаков презирают. Он пестрит легендами о патриархах, матерях семейств, братьях, сестрах, наследниках и их многочисленной родне. Конечно, эти семьи не всегда были здоровыми и гармоничными (братья убивали братьев, продавали в рабство сестер, дочери соблазняли отцов, а супруги изменяли друг другу), но основное повествование всегда связано с историей и бедствиями клана, а брак – это главное средство развития сюжета.
А вот Новый Завет – или, если хотите, пришествие Иисуса Христа – обесценил старую клановость до поистине революционного предела. Вместо того чтобы продолжить клановую идею об «избранном народе против всего мира», Иисус (холостяк, в отличие от великих героев-патриархов Старого Завета) стал учить, что все мы избранные, все мы братья и сестры, объединенные родом человеческим. Понятно, что столь откровенно радикальную идею никогда не приняли бы в традиционной клановой системе. Ведь признать чужака своим братом можно было, лишь отрекшись от настоящего, биологического брата и нарушив древний закон, связывающий человека священными узами с кровными родственниками и автоматически противопоставляющий его нечистым аутсайдерам. Именно эту жестокую клановую преданность христианство стремилось побороть. Как говорил Иисус «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Евангелие от Луки, 14:26).
Разумеется, это было чревато. Если уж низвергнуть всю социальную структуру человеческой семьи, то чем ее заменить?
План ранних христиан был до невозможности идеалистичен, если не сказать утопичен: создать на Земле точную копию рая. «Откажитесь от брака и подражайте ангелам», – учил Иоанн Дамаскин примерно в 730 году н. э., вполне конкретно обрисовывая новый христианский идеал. А как подражать ангелам? Подавляя человеческие желания, само собой. Разрубив все естественные человеческие связи. Сдерживая все страсти и привязанности, кроме стремления слиться с Господом. Ведь в воинстве ангелов не существует ни жен, ни мужей; ни матерей, ни отцов; ни поклонения предкам; ни кровных уз, ни кровной мести; ни страсти, ни зависти, ни тел, а главное – никакого секса! Вот какой должна была стать новая система человеческих отношений, смоделированная по примеру самого Христа и основанная на целибате, чувстве братского всеединства и абсолютной чистоте.
Отказ от сексуальности и брака представлял собой массовый отход от старозаветного типа мышления. Ведь у иудеев брак всегда считался самым моральным и почетным общественным явлением (иудейские священники должны были быть женатыми людьми), а в границах брачного союза откровенно предполагался и секс. Разумеется, супружеская неверность и беспорядочные связи в древнеиудейском обществе считались преступлением, однако никто не запрещал мужу и жене заниматься сексом и даже получать при этом удовольствие. Секс в браке не был грехом, секс в браке был… браком. Ведь именно при помощи секса на свет появлялись иудейские младенцы – а откуда взяться племени, если не наделать кучу иудейских младенцев?
Однако ранние христиане вовсе не собирались делать христиан в биологическом смысле (как младенцев, выходящих из утробы). Нет, их интересовало обращение христиан в интеллектуальном смысле (уже взрослых людей, обретающих спасение по собственному выбору). Христианином необязательно было рождаться – к христианству приходили взрослыми, через благодать и святость крещения. Поскольку в потенциальных христианах для обращения никогда не могло возникнуть недостатка, не было необходимости и осквернять себя производством детей путем мерзкого сексуального контакта. А если дети больше были не нужны, вполне логично, что и брак перестал быть необходимым.
А если дети больше были не нужны, вполне логично, что и брак перестал быть необходимым.
Не забывайте, что христианство всегда было апокалиптической религией – ив начале его истории это ощущалось гораздо сильнее, чем сейчас. Ранние христиане ждали конца света в любой момент, возможно даже завтра после обеда, поэтому их не слишком интересовал вопрос создания будущих династий. По сути, для этих людей не существовало будущего. Ввиду неизбежного и скорого Армагеддона в жизни новообращенного христианина была только одна задача: подготовиться к грядущему Апокалипсису, очистившись, насколько это вообще возможно по человеческим меркам.
А брак = жена = секс = грех = нечистое.
Вывод: не жениться.
Таким образом, когда сегодня мы говорим о «свято чтимых узах брака» или «святости брака», хорошо бы вспомнить, что в течение приблизительно десяти веков брак в христианстве не был ни святым, ни чтимым. И уж точно не был идеальной формой существования моральной личности. Напротив, отцы раннего христианства считали привычку вступать в брак довольно отвратительным мирским обычаем, который был слишком уж тесно связан с сексом, женщинами, налогами и собственностью и не имел никакого отношения к более возвышенным, божественным материям.
Поэтому, когда современные религиозные консерваторы заводят ностальгическую волынку о том, что брак – священная традиция, уходящая в историю на тысячи непрерывных лет, они абсолютно правы, но лишь в одном случае – если речь идет об иудаизме.
В христианстве попросту не существует глубокой и непрерывной традиции почитания брака. В последнее время она появилась, но ее не было с самого начала. Первые тысячу лет христианской истории моногамный брак в глазах Церкви был, конечно, чуть лучше откровенной проституции, но в том-то и дело, что лишь чуть. Святой Иероним дошел до того, что составил шкалу человеческой святости от одного до ста баллов, в которой девственники удостаивались высшего балла, вдовы и вдовцы, вновь принявшие целибат, – шестидесяти, а супружеские пары, как ни удивительно, греховного результата в тридцать очков. Шкала была полезной, но даже сам Иероним признавал, что у подобных сравнений есть свои пределы. Строго говоря, писал он, нельзя даже сравнивать девственность и брак, как «нельзя сопоставлять две вещи, если одна из них – добро, а другая – зло».
Как только мне попадается такое высказывание (а в раннем христианстве их пруд пруди), я сразу вспоминаю своих друзей и родственников, которые считают себя христианами, но, несмотря на все старания вести безупречную жизнь, все-таки оказались в разводе. Годами я видела, как эти добрые, этичные люди совершенно убивают себя чувством вины, будучи уверенными в том, что нарушили самую священную и древнюю христианскую заповедь – не выполнили супружеский обет. Я и сама попалась в эту ловушку, когда разводилась, а меня ведь не воспитывали в духе фундаментализма. (Мои родители были в лучшем случае «умеренными» христианами, и никто из моих родственников не корил меня, когда я разводилась.) И всё равно, когда мой брак рухнул, я провела не поддающееся исчислению количество бессонных ночей, терзаясь вопросом: простит ли меня когда-нибудь Бог за то, что я ушла от мужа. Еще долго после развода меня преследовало неотступное ощущение, что я не только потерпела неудачу, но и – почему-то – согрешила.
Подобные комплексы вины лежат глубоко, их не исправить в одночасье. Но я не могу не признать, что в те месяцы адских моральных терзаний мне было бы полезно знать кое-что о той враждебности, которая веками окружала брак в христианстве. «Сбрось с себя груз мерзостных семейных обязанностей!» – проповедовал английский священник в шестнадцатом веке, разбрызгивая слюну и отрекаясь от того, что ныне мы бы назвали семейными ценностями. «Ведь под ними скрывается ужасный, рычащий и острозубый оскал лицемерия, зависти, злобы, дурных намерений!» А вот сам святой Павел в знаменитом письме коринфянам: «Не следует мужчине касаться женщины».