Стало дурно. Я хотел прислониться к стене, но и она оказалась зыбкой. Рентгенолог послал стажерку принести воды, а сам подошел поближе и сказал:
– Послушайте… это самое обычное исследование. Оно позволит окончательно удостовериться, что у вас все в порядке…
– …
– Как оно наверняка и есть…
Но уверенности в голосе я не услышал – просто он пошел на попятный, чтобы я не грохнулся в обморок у него в кабинете, а то он выбьется из графика и у него сорвется план трахнуть молоденькую практиканточку в обеденный перерыв. Я не сошел с ума. Что-то в этом докторе настораживало. Его манера не договаривать фразы, словно оставляя многоточия между словами, – все это неспроста, так говорят только те, кому есть что скрывать: скандальное прошлое, тайные мысли. Откуда в нем такая беспардонность? Разве можно так запросто бросаться словом “опухоль” и делать вид, будто это пустяки! Я спросил, когда нужно сделать эту МРТ.
– Чем раньше, тем лучше. Скорее… отделаетесь.
– Вы это честно говорите, или на самом деле это срочно, но вы не подаете виду?
– Честно. Чтобы вы скорее успокоились.
– …
– Вы ничего не почувствуете. Это похоже на кабину солярия, – сказал он, посматривая на практикантку – она вернулась со стаканом воды в руках.
– Он всем рассказывает про солярий, чтобы снять напряжение.
– …
– Понятно, что вы нервничаете. Когда болит спина, это очень изматывает.
Все это – не переставая улыбаться. Я попытался тоже улыбнуться, но у меня свело челюсть. Стало неловко за то, что я о ней плохо думал. Разумная, добрая, старательная девушка. Она пошла дальше, а я проводил ее взглядом и неожиданно залюбовался: до чего красивая спина.
Настроение: унылое
– Понимаю. Я выпишу вам обезболивающее. Это таблетки с кодеином. А если они не помогут, дам рецепт на морфин.
– …
– Назначают еще кортизоновые инъекции, но я в них не верю.
У меня самого никакого мнения на этот счет не было. Я целиком полагался на доктора. Он выписал рецепт, и я от всей души поблагодарил его за внимание и любезность. Благодаря ему я немножко воспрянул духом и мог теперь заняться другими делами.
– У вас болит спина? – спросила она, пока я расплачивался.
– Да.
– Типичный случай. У всех теперь болит спина.
– Вот как…
– Пошла такая мода.
– …
Я не знал, что ответить. У меня, значит, модная болезнь. Хоть какое-то утешение. Ну, и есть свои плюсы: моя хвороба – не сиротинушка какая-нибудь безвестная. К нашим услугам медицина развернула целый арсенал. Я попросил у аптекарши стакан воды запить таблетки и принял две штуки, не сходя с места. За мной успела выстроиться целая очередь, уходя, я слышал у себя за спиной неодобрительный шепот.
Что дальше? Идти на работу не было сил. У меня не хватит духу заглянуть в лицо несчастью. Да и зачем? Я никому не нужен, я изгой. И не уволен только потому, что мой проступок не имел губительных последствий. Меня, как говорится, “положили на полку”, и теперь мне предстоит там полеживать. Меня оставили еще и за прошлые заслуги – ведь до сих пор моя карьера развивалась безупречно. Я даже считал, что все меня ценят, за исключением, конечно, Гайара. Скажу, не хвалясь: я был хорошим сотрудником. Умел работать в группе, выслушивать каждого, умел вносить человеческую нотку в казенные отношения. Вчера, к концу рабочего дня, ко мне заглянул Одибер. Не тот взбешенный начальник, что после совещания метал в меня громы и молнии, а кто-то совсем другой, тихий и сдержанный.
Вчера, к концу рабочего дня, ко мне заглянул Одибер. Не тот взбешенный начальник, что после совещания метал в меня громы и молнии, а кто-то совсем другой, тихий и сдержанный. Я нутром почуял в нем протестантскую закваску. Этот прямой, корректный человек, с детства приученный жить по совести и справедливости, казалось, источал некую спокойную силу. Судя по тому, что он пришел в мой кабинет, он корил себя за то, что вспылил, пусть даже для ярости были все основания. Человеческие отношения важнее. Да и не пристало такому трезвому дипломату, важному должностному лицу орать, как скупому лавочнику.
– Все мы можем ошибиться, – заговорил он негромко, но твердо.
– …
– Я знаю и ценю ваши способности. Возможно, вы просто переутомились.
– Скорее всего.
– И вы, надеюсь, понимаете, что в ближайшее время я не могу доверять вам ответственные задания.
– …
– Но, думаю, в дальнейшем положение исправится, и мы обсудим планы на будущее.
Я даже растерялся от неожиданной милости Одибера. Тут бы воспользоваться моментом и рассказать, как меня подставили. Но что-то меня удержало. В глубине души я все же чувствовал свою вину. И оправданий мне не было. Не надо было полагаться на Гайара. Я должен был проверить документы, которые он мне давал. И нельзя сказать, что он действовал исподтишка – он никогда не скрывал, что считает меня своим соперником. Так что в значительной степени я подвел себя сам.
Как ни странно, неприятности на работе не стали для меня страшным ударом. То есть я, конечно, расстроился, но не впал в отчаяние, поскольку и так был настроен на худшее. От этих мыслей меня отвлекла эсэмэска, пришедшая на телефон – Элиза спрашивала, что показал рентген. Я ответил, что все хорошо. Мне нравится такая письменная форма общения. Телефонные разговоры не для меня, я часто не знаю, что сказать, а повесить трубку – слишком грубо. Хорошо еще и то, что жена не могла меня слышать, а то почувствовала бы в голосе тревогу. Таблетки помогли, но это ничего не меняло: завтра надо идти на МРТ. Все, естественно, старались меня ободрить, однако беспокойство не отпускало. МРТ по пустякам не назначают. Больницы, как известно, перегружены. Лишних исследований теперь не проводят. Для этого нет средств, поэтому врачи проверяют главное и делают это в самых серьезных случаях. Я поглубже вдохнул, чтобы остановить кровавую ленту катастрофического сценария. Шагать, размеренно шагать, пока не успокоюсь, – ничего другого не оставалось. Как же давно я не видел наш город вторничным утром. И вообще едва ли помнил, что бывают вторники. В офисной жизни дни сливались. Меня бросало то в жар, то в холод. Циклотимия разлилась по жилам. Мне начинала нравиться эта прогулка – бродить вот так вот в будний день по улицам, без всякой цели – красота! Я с восторгом разглядывал каждую мелочь, как будто все мне было в новинку. И только через некоторое время до меня доходило, что это обыденные вещи. Во мне проснулась пламенная страсть ко вторникам. Так можно полюбить только то, что чуть не потерял. Все вокруг казалось невыразимо прекрасным. Я сам себе напоминал героя “Смерти в Венеции”, разве что холеры не хватало.
– У тебя болят зубы?
Настроение: фаталистическое
– Страшно рад тебя видеть, – сказал Эдуар. – Тем более мадам Гарриш так кстати отменила свой визит. У нас куча времени. Я свободен до четырнадцати сорока пяти.
– Вот и отлично.
– Можем сходить в итальянский ресторанчик на углу. Там очень вкусное тирамису, вот увидишь.
– …
– Или ты предпочитаешь “Плавучий остров”? Но перед тем как идти в ресторан, ему непременно хотелось похвастаться своим приобретением – новейшим суперкомфортабельным зубоврачебным креслом.