а, да, кажется, что-то говорила, отвечаю я. не хочу, чтобы она догадалась, что оливия ничего не говорила. так странно, что она называет ее вией. это домашнее имя оливии, а тут передо мной сидит совсем чужая девушка с розовыми волосами, и вдруг: вия. миранда смеется и трясет головой, после неловкой паузы она начинает рыться в сумке и выуживает оттуда бумажник, достает из него фотографию и протягивает мне. на ней маленький мальчик в парке в солнечный день, в шортах и рубашке — и в космонавтском шлеме, скрывающем его голову целиком. она глядит на фото и улыбается: в тот день была жара градусов под сорок, но он наотрез отказывался снять шлем, он носил его два года подряд, зимой, летом, на пляже, представляешь? да, я видел фотографии дома у оливии. это я подарила ему шлем, говорит она. кажется, она этим гордится, забирает у меня фотографию и бережно кладет ее обратно в бумажник. круто, говорю я. так тебя это не смущает? спрашивает она, глядя на меня, что не смущает? она вздергивает брови, будто не верит, что я ее не понял, ты знаешь, о чем я, говорит она и делает большой глоток воды из бутылки, чего уж там, вселенная не пощадила ави пулмана.
Птица
почему ты не рассказала мне, что вы с мирандой дружили? спрашиваю я у оливии на следующий день, я очень злюсь из-за того, что она это скрыла. какая разница, отвечает она и смотрит на меня, как будто это со мной что-то не так. я выглядел как идиот, говорю я. зачем ты скрывала? ты всегда вела себя так, будто с ней и не знакома. я с ней не знакома, выпаливает она. с этой розововолосой из команды поддержки, я дружила с зубрилкой, собиравшей кукол, оливия, ты что. сам «ты что»! ты могла хотя бы упомянуть между делом, говорю я тихо, притворяясь, что не замечаю огромную слезу, которая катится у нее по щеке. она пожимает плечами, и видно, что боится разрыдаться. я говорю: все в порядке, я не злюсь, я думаю, что она плачет из-за меня. злись на здоровье, мне все равно, язвит она. очень мило, говорю я. она не отвечает, в глазах слезы. оливия, в чем дело? она качает головой, как будто не хочет об этом говорить, но слезы вдруг брызжут из глаз. прости, джастин. я плачу не из-за тебя, наконец выдавливает она. тогда почему? потому что я ужасный человек, о чем ты? она отворачивается, вытирает слезы ладонью, я не сказала родителям о спектакле, я пожимаю плечами, потому что не очень ее понимаю. говорю: ну и что? еще не поздно, билеты пока есть… я не хочу, чтобы они пришли на спектакль, джастин, перебивает она нетерпеливо, неужели ты не понимаешь? я не хочу, чтобы они пришли! если они придут, то приведут с собой ави, а я просто не могу… она рыдает, не может произнести ни слова, я ее обнимаю, я ужасный человек! всхлипывает она. ты не ужасный человек, отвечаю я нежно, нет, ужасный! так хорошо было пойти в новую школу, где о нем никто не знает, понимаешь? никто не шепчется у тебя за спиной, так хорошо, джастин. но если он придет на спектакль, все будут опять шушукаться, все узнают… что со мной?., клянусь, я никогда раньше его не стеснялась. знаю, знаю, я пытаюсь ее утешить, ты имеешь на это право, оливия. тебе столько уже досталось в жизни. когда оливия злится, она похожа на птицу со взъерошенными перьями, а сейчас она — маленькая потерянная птичка, которая ищет свое гнездо, и я прячу ее под своим крылом.
Вселенная
сегодня ночью я не могу заснуть, в голове вертятся мысли, от которых никак не избавиться, куски монологов. элементы периодической таблицы, которые я должен запомнить, теоремы, которые я должен понять. оливия. ави. то и дело я возвращаюсь к словам миранды: «вселенная не пощадила ави пулмана». я думаю об этой фразе и о том, что она значит, миранда права: вселенная не пощадила ави пулмана. неужели этот маленький мальчик заслужил такое наказание? или его родители заслужили? или оливия? она как-то упомянула, что, по словам одного доктора, шанс получить комбинацию синдромов, изувечивших ави, — один на четыре миллиона, значит, вселенная — огромная лотерея? ты покупаешь билет, когда рождаешься, а уж достанется тебе хороший билет или плохой — дело случая, как повезет.
все это крутится в моей голове, но потом приходят успокоительные мысли, как минорная терция в мажорном трезвучии, нет, нет, не все случайно, если бы все зависело от случая, вселенная бы нас не оберегала, а она оберегает, заботится о самых хрупких созданиях, пусть мы этого и не видим, например, она посылает тебе родителей, которые слепо тебя обожают, и старшую сестру, которая чувствует себя виноватой из-за того, что она всего лишь человек, и мальчишку с хрипловатым голосом, которого из-за тебя травят, но он все равно с тобой дружит, и даже девушку с розовыми волосами, которая не расстается с твоей фотографией, может, это и лотерея, но в конечном счете вселенная все уравновешивает, вселенная заботится обо всех своих птицах.
Часть шестая
Август
Северный полюс
Картофелампа произвела настоящий фурор. Мы с Джеком получили за нее «отлично». Джек прыгал до потолка: еще бы, это была его первая отличная оценка в нынешнем году.
Научная ярмарка проходила в спортзале, там же, где был Египетский музей в ноябре. Только сейчас на столах громоздились не пирамиды и фараоны, а вулканы и макеты молекул. И на этот раз мы не устраивали родителям экскурсии, а стояли у своих столов. Родители бродили по залу и сами все разглядывали. Как вам такая математика: шестьдесят детей в параллели — это минимум шестьдесят родителей, даже если не считать бабушек и дедушек. Значит, на меня обращены как минимум сто двадцать глаз. Сто двадцать взрослых глаз, которые ко мне, в отличие от детских, не привыкли. Стрелки компаса показывают на север, куда бы ты ни направился. Так вот, все эти глаза — компасы, а я для них — Северный полюс.
Поэтому я и не люблю школьных праздников с родителями. Я, конечно, уже не так их ненавижу, как раньше. Например, как я ненавидел праздник в честь Дня благодарения — думаю, тогда мне было тяжелее всего. Я ведь первый раз предстал перед всеми родителями. А потом был Египетский музей, но на него я как раз не жалуюсь, потому что нарядился мумией и никто меня не заметил. Затем — Зимний концерт, и его я возненавидел всей душой, потому что меня заставили петь в хоре. Я и петь-то совсем не умею да к тому же чувствовал себя прямо как зверь в зоопарке. Новогодний вернисаж был сносным, но все равно напрягал. Наши художества развесили в коридорах, и родители, разгуливая по всей школе, их рассматривали. Сталкиваться с неподготовленными родителями на лестнице — все равно что отправиться в школу заново.
Вообще-то я не очень переживаю из-за того, как люди на меня реагируют. Могу повторить и в миллионный раз: я привык. Зачем расстраиваться по пустякам. Вот, например, ты выходишь на улицу и накрапывает дождь. Не надевать же из-за мороси резиновые сапоги. Ты даже зонт не открываешь. Идешь себе под дождиком, и тебе плевать, что волосы промокли.
Но когда громадный спортивный зал наводнен родителями, тут уже не морось, а настоящий ураган с ливнем. Вмиг промокаешь насквозь, а взгляды норовят сбить тебя с ног, как сильные порывы ветра.
Мама и папа почти все время простояли у нашего стола вместе с родителями Джека. Вот смешно: почему-то родители всегда объединяются в те же компании, что и их дети. Например, мои мама и папа подружились с родителями Джека и мамой Джун. А родители Джулиана прохаживались по ярмарке с родителями Генри и Майлза. И даже родители двух Максов держались друг друга. Забавно.
Позже, когда мы возвращались домой, я поделился своим наблюдением с мамой и папой, и они со мной согласились.
— Подобное притягивается подобным, — сказала мама. — Похоже, так и есть.
Ави-Долл
Война затянулась. Хуже всего было в феврале: почти никто с нами не разговаривал, а Джулиан начал подбрасывать нам в шкафчики записки. Джеку — совсем уж тупые, вот, например: «От тебя несет тухлятиной, вонючка!» или «Всех от тебя тошнит!»
А я получал записки вроде таких: «Урод!» Или: «Вали из нашей школы, орк!»
Джун считала, что мы должны показать записки мисс Рубин, которая курировала нашу параллель, или даже мистеру Попкинсу, но мы же не доносчики.