Сделал паузу и добавил: «Та к будет лучше для тебя…» То же он повторил отцу Карана. Я знал, что это вранье, потому что залез в его компьютер (подобрать пароль – «Фульвати» – оказалось плевым делом), читал почту, просматривал файлы и фотографии. Отец по-прежнему крутил любовь со своей блондинистой помощницей Синтией, как полный придурок, называл ее «моя бабочка», «моя маленькая фея», «моя божья коровка». Когда в нашем лондонском доме случился пожар, они были в Мюнхене, потом она поехала с ним в Индию. Эта женщина отказалась переехать к нам – из-за меня. Боялась моей реакции. «Он непредсказуемый и вспыльчивый», – писала она – и не ошибалась: я вырвал бы ей глаза, если бы мог. Финансовое положение отца было вполне благополучным, но оплатить жилье в Мейфэре или Кенсингтоне он смог бы, только выиграв в лото, став лордом, трейдером, футболистом или взяв кабальный кредит. В конце концов страховщики выплатили «смешную» компенсацию – за мебель и вещи, так что отцу волей-неволей пришлось заняться восстановительными работами. «Все будет как прежде, твоей матери понравилось бы…» – утверждал он, а потом вдруг – о чудо! – сдался и объявил, что, если я все еще хочу жить у Джайпала, так тому и быть, ведь ему самому в ближайшие месяцы придется опять часто ездить за границу. Отец, видимо, держал меня за дурака, думал, я не понимаю, что это устраивает его самого: не нужно тратить деньги на гостиницу и расставаться с блондинкой. Они только того и ждали. В последнем письме Синтия предлагала отцу переехать к ней, и плевать, что квартира маленькая! Знал бы я адрес любовницы отца, поджег бы ее «гнездышко».
Наш дом восстанавливали пять месяцев – каменщики точно рассчитали, сколько им понадобится кирпичей и куда положить каждый. Пять месяцев – недолгий срок, недолгий, но очень тяжелый для меня. Невыносимо тяжелый. За это время я развалился на куски. Рассыпался в прах…
Из-за Шадви, разумеется. Она была тайной, загадкой. Или же я ничего не понимал в женщинах вообще и в ней в частности. Спальня Шадви находилась на втором этаже, между комнатами Джайпала и ее сестры. Мы виделись сто раз на дню. Было чудесно жить рядом с Шадви, слушать ее, любоваться, но она возвела между нами неприступную стену. Не хотела, чтобы отец или Джайпал заподозрили, что мы не просто друзья. В результате мы общались, как муж и жена с солидным стажем, в которых угасли пыл и желание. Шадви не прилагала никаких усилий, чтобы побыть со мной наедине, и вечно таскала за собой одну из многочисленных подружек. Из-за физического состояния я не мог справиться с неожиданным врагом – длинной мраморной лестницей. Поднимаясь, я оскальзывался на ступенях, точно на льду, а стук костылей разносился гулко, как в храме. Пришлось умерить пыл, принять ситуацию как испытание. Я не переставал надеяться, что Шадви решится, придет ко мне, тихонько постучит в дверь. Я ждал ее каждую ночь, сидя на постели, прислушивался к каждому шороху, но она так и не появилась.
За две недели я сумел отказаться от костылей и однажды, в час ночи, когда все обитатели дома уснули, начал осторожное восхождение по ледяному мрамору. Я тихо поскребся в дверь и десять минут слушал, как она уговаривает меня уйти: если отец нас застукает, удавит сначала ее, а потом и меня! Я попытался объясниться с любимой, но делать страстные признания через толстую дверь – занятие, обреченное на провал. Мне не удалось убедить Шадви, что это великое счастье – каждую ночь спать в одной постели. Она велела мне убираться, добавив несколько грубых слов, совершенно неуместных в устах юной девушки. В одной из комнат кто-то храпел, да так громко, что было слышно в коридоре. Я шептал, молил, унижался, но ответа не дождался и поплелся назад, хорошо понимая, что чувствуют побежденные воины.
На следующее утро, за завтраком, Шадви смотрела на меня очень неласково.
На следующее утро, за завтраком, Шадви смотрела на меня очень неласково. Она не ответила, когда я поздоровался и спросил: «Как прошла ночь?» Я быстро доел и понес тарелку на кухню, Шадви поднялась из-за стола, собрала чашки, начала составлять их в раковину, прошипела: «Не вздумай еще раз выкинуть что-нибудь подобное!» – и вернулась в комнату.
Я хотел быть рядом с Шадви каждую минуту, рассказать всему миру, что безумно люблю эту девушку и только в ней нахожу утешение и поддержку после пережитого горя. Она меня избегала, из лицея выходила с подругами, я шел следом, в отдалении, и как-то раз сумел поймать ее после тренировки. Она уже много месяцев отказывалась играть со мной в теннис, но на этот раз деваться ей было некуда – тренерша попрощалась, и мы пошли гулять по Гринвичскому парку. Когда молчание стало невыносимым, я спросил:
– Что происходит, Шадви? Я ничего не понимаю, и мне ужасно плохо. Я несчастлив.
– Я тоже.
– Ты меня больше не любишь?
– Напротив, люблю все сильнее… Искушение слишком сильно.
Такого ответа я не ждал – очень уж был наивен и несведущ. Искушение? Я бы поддался мгновенно, без колебания, Шадви – нет. Я взял ее за руку, и в кои веки она не стала вырываться, правда огляделась, проверяя, нет ли поблизости знакомых. Я хотел, чтобы мы объяснились, открыли друг другу душу, но Шадви упорно смотрела в землю.
– Ты не можешь у нас оставаться, я боюсь, что не совладаю с собой.
– Не понимаю. Мы хотим друг друга. Это нормально. Я мечтаю обнять тебя, заняться любовью, а ты сдерживаешь чувства. Зачем?
– Я должна.
– Это не партия в теннис, не игра, отпусти себя, пользуйся мгновением.
– Если дадим себе волю, пропадем…
И тут я совершил грубую ошибку, прокололся. Как начинающий (в свое оправдание напомню, что опыта не имел никакого, а Шадви была моей первой любовью) – достал из кармана презервативы и показал ей.
– Ни о чем не беспокойся, я все предусмотрел. Шадви ударила меня по руке, и злосчастная пачка полетела в кусты.
– Прекрати, Том! Хочешь, чтобы отец убил меня?
– Я могу поговорить и…
Она не дала мне закончить.
– Тебе нужно уйти!
– Что-о-о?
– Ты должен поселиться в другом месте.
– Зачем?
– Если останешься у нас, я с собой не справлюсь, и это плохо кончится.
Мы говорили, говорили – и не могли договориться. Шадви бесило, что я все время повторяю: «Ты меня не любишь». – «Люблю, – возражала она, – но ты должен уважать меня, не давить и не припирать к стенке!» Я был слишком молод и не мог ухватить смысл ее речей. Жизнь нельзя ни переделать, ни предопределить, человек всегда использует имеющиеся в его распоряжении средства, а я в то время был плохо «экипирован». Шадви хотела держать под контролем все: смеш слева на корте, свое будущее, своего дружка и даже своего отца. Она будет любить меня, когда сама так решит, не раньше.
Отец Карана заверил, что с радостью примет меня в своем доме. Джайпал удивился, с чего я вдруг решил переселиться, и не поверил словам о том, что Каран якобы нуждается в моей помощи.
– Это из-за Шадви? – спросил он.
– О чем ты?
– Она без ума от тебя. Ее подруга поделилась с Фергусом, а он рассказал мне.
– Ты мой друг, Джайпал, а Шадви – твоя сестра!
– Брось, Том, я тебе доверяю. Сам знаешь, девчонки странные, сентиментальные фантазерки.
Не знаю, что он ей сказал, но виделись мы с Шадви все реже. Если мы вдруг случайно пересекались, она опускала голову и стремительно удалялась, пробормотав: «Я спешу, я очень спешу…» У Шадви не было способностей к математике, но она твердо решила стать архитектором и занималась день и ночь, чтобы наверстать упущенное.