Лишь шаг до тебя - Элис Петерсон 11 стр.


– Он замолкает и берется за голову. – Я беспокоюсь, что потеряю клиентов. Я никак не могу сфокусироваться, мне нужно…

– Слушайте, – перебиваю я, – любой на вашем месте чувствовал бы себя так же. Не надо спрашивать с себя слишком многого.

Он кивает.

– Когда вы начали пить?

– В двенадцать.

– В двенадцать!

– Ой, поверьте мне, некоторые начинают и раньше.

– Почему вы пили?

– Не знаю. Внутри была пустота, – все, что я могу сказать. – Вероятно, бегство от жизни. – Когда я пила, у меня наступал покой в душе. А у вас?

Он задумался.

– Нормальная дорога в жизни, как известно, женитьба и дети. Мне это казалось немыслимо скучным. Я решил не идти по той же дороге, как мои мать и отчим. Такую семейную жизнь, как у них, я не пожелаю и злейшему врагу, – признался он. – И я решил жить весело, пить, проводить время на вечеринках. Я не хотел тратить силы на отношения, ограничивавшие мою свободу. Теперь я вижу, что такая жизнь не ведет к счастью. – Он замолкает и проводит пальцами по своим густым, волнистым волосам. – Вообще-то мне чуточку тяжело. Я почти вас не знаю.

– Иногда легче разговаривать с совершенно незнакомыми людьми.

– Теперь-то вы не совсем незнакомая.

Мы улыбаемся, и в этот момент я вижу, как между нами проскакивает искра, и я понимаю, что мы с Беном станем добрыми друзьями.

1994

– Полли, зачем ты это сделала?

Мы с моей лучшей подружкой Джейни решили заработать деньги на сигареты и устроили на углу спортивной площадки парикмахерскую.

– Мам, но она сказала, что ей нравится. – Девчонки приносили картинки из гламурного журнала с понравившимися стрижками, и мы с Джейни их копировали. Все шло гладко, пока Люсинда не захотела короткую стрижку спайк, как у Хелены Кристенсен. Я добросовестно скопировала ее, но из письма, которое читала мама, было ясно, что родители Люсинды пришли в неистовство.

– Люсинда была довольна! – снова возразила я.

Мама делает шаг ко мне и так сильно бьет меня по щеке, что даже папа в ужасе.

Я пошатнулась; слезы обжигают мне глаза.

Она говорит, что она разочарована, что ей стыдно за меня, и вскоре ее слова расплываются в моем сознании. Я не могу их слушать. Слышу лишь последнюю фразу:

– Ступай прочь! Ты месяц будешь сидеть дома.

Я медленно поднимаюсь наверх, испытывая чувство вины и отчаяние. Останавливаюсь, услышав, как мама говорит с папой.

– Я не жестокая. Моя мать била нас постоянно, но это не принесло нам вреда. Если мы не будем следить за ней, она станет как Вивьен.

Я затаила дыхание. Вивьен? Почему мне знакомо это имя? Я вспоминаю, как сидела на ступеньках вечером, после того как Хьюго отвезли в школу.

– Смотри на это как на лекарство, – сказал тогда папа. – Ты легче заснешь.

– Я не хочу! Это отрава!

– Джина, ты не Вивьен!

Вивьен. Кто она такая?

Когда три года назад Хьюго отвезли в интернат, в доме словно погас свет. Когда мы сидели за ужином, никто из нас не мог смотреть на пустой стул напротив меня. Комфортный четырехугольник превратился в неустойчивый треугольник. Мама больше не скрывает, что он ее любимец. Теперь Хьюго десять лет, а когда ему было восемь, в его школу приехали специалисты из Британского лыжного клуба для инвалидов. Я до сих пор помню мамин восторг, когда она рассказывала нам с папой, что они отобрали только трех учеников для подготовки к Параолимпийским играм.

– Угадайте, кого они выбрали!

Я хочу, чтобы мама смотрела на меня с такой же гордостью, но в моей школе мы занимаемся спортом лишь сорок пять минут в неделю.

Пока мы все переоденемся в спортивную форму и выбежим на поле для лакросса, уже пора возвращаться в раздевалку. Я не ревную к Хьюго, вовсе нет. Я очень жду его приезда в конце недели и особенно люблю, когда мы с ним что-то готовим на кухне. Например, яблочный крамбл и пирог с курятиной для воскресного ланча. Часто мы представляем, будто демонстрируем наше умение в телевизионном шоу. Хьюго говорит, что хочет стать, когда вырастет, диктором или ведущим теледебатов. Я улыбаюсь и вспоминаю, как однажды, когда мы готовили булочки с изюмом, Хьюго перепутал и принял за молоко банку с мясной подливкой, стоявшую в холодильнике. Мы завывали от смеха, в миске прыгали кусочки куриного жира, а Хьюго говорил: «Знаете что? Вот так не надо это делать».

Мы долго гуляем у озера, и Хьюго обещает не говорить маме с папой, что я курю, хотя и не советует мне это занятие, потому что тогда у меня пожелтеют зубы. Он посмеялся, когда я сказала ему, что хочу играть с Джейни в джазе, когда подрасту, и курить марихуану.

Когда он уезжает, я страдаю от одиночества, а дом погружается во мрак. Я не могу заснуть, встаю, бреду к гардеробу, открываю дверцу. На полке под свитерами спрятана бутылка вина. Как-то вечером, после школы я стянула ее с кухни Джейни и сунула в свой рюкзак. Джейни даже и не заметила. Не помню, наказали ее тогда родители или нет.

На цыпочках я спускаюсь на кухню, выдвигаю ящик с ножами и вилками. В темноте нашариваю штопор. Беру. Тихонько возвращаюсь к себе.

Ввинчиваю штопор в пробку, откупориваю бутылку. Наливаю золотистую жидкость в стакан. Осторожно пробую. Вино легко втекает в меня, и я ощущаю тепло во всем теле. Еще глоток, и я зажмуриваю глаза, ощущая новый прилив тепла и солнечного света. Теперь мне лучше. Мне хорошо. Еще глоток. И еще. Вскоре все мои тревоги поблекли: ну и что, что кончились карманные деньги, что меня на месяц запрут дома – какая это все ерунда… Боль в щеке, оставшаяся от маминой оплеухи, исчезла. Не могу объяснить, как это и почему, но я ощущала себя посторонней, словно я не принадлежала к нашей семье. Иногда мне казалось, что мама меня ненавидит. Я закрываю глаза и пытаюсь стереть из памяти те слова, что подслушала, сидя на нижней ступеньке на лестнице: «Трудно не любить Хьюго больше».

Я допиваю стакан и наливаю себе еще. Я улыбаюсь и больше не страдаю от одиночества. Вино уносит меня в счастливое место, далеко-далеко от дома.

Ланч сегодня!

Чоризо & Каннелони – фасолевый суп вместе с нашим прославленным шоколадом.

Как вкусно!

Когда я вхожу в кафе, меня радушно встречает знакомый запах свежего чесночного хлеба с розмарином и зимнего супа, который варится на плите. Я прохожу мимо стола, где разложены кулинарные книги в твердом переплете и соблазнительных суперобложках, на которых изображены карри из Индии, паста домашнего приготовления и рыба, маринованная на травах из Италии, мясо для барбекю из Австралии и британские пироги с золотистой корочкой.

На стеллажах, обрамляющих две стены кафе, лежат и другие книги по кулинарии. На одном стеллаже книги разделены по секциям – овощи, сыр, мясо, выпечка, хлеб, кофе, вечеринки, здоровье, детские книги, специи и травы. Стеллаж у противоположной стены разделен на страны.

Наша кухня в одной стороне кафе, можно сказать, прилеплена сбоку. Она маленькая, вся в белом кафеле, с современной, со множеством функций плитой и духовым шкафом; на крючках висят медные сковороды; еще у нас есть старомодный миксер и белые фарфоровые горки для выпечки. На доске мы пишем каждый день меню ланча. У нас пять маленьких столов на двух-трех человек и большой стол на шесть персон, который стоит возле стены с изображениями лобстеров, перца чили, тарелок с супом и оливкового масла в бутылках. Еще есть мягкий диван, на котором клиенты обожают сидеть с капучино и книгой. И есть стеллажи, где продаются журналы «Шеф-повар», оливковое масло разных сортов и красное вино, произведенное во Франции на собственном винограднике моего босса.

Назад Дальше