.. Далее... Концерн Маннесмана. Генеральный директор концерна Цанген у нас в тюрьме. Он был заместителем председателя имперской
хозяйственной палаты и руководителем имперской группы «Промышленность», он также курировал группу вооружения. Он у нас в тюрьме, и к нему нашли
подходы люди из Канады. Концерн Клекнера. Вокруг этого концерна вьется Аденауэр, и я не исключаю такой возможности, что его сын вскоре станет
юрисконсультом Клекнера, а это будет значить, что англичане наложили лапу на все это дело в Рейнско Вестфальской области. Крупп... «Дженерал
электрик» уже здесь, и, пока мы держим сына старика Круппа Альфреда в Ландсберге, его братья Бертольд и Гарольд фон Болен ведут переговоры с
нашими бизнесменами о развертывании производства. Как вы понимаете, сейчас, когда немецкие старички сидят в наших тюрьмах, разговор с ними
легок, приятен и весьма результативен в плане ваших интересов. Концерн Симменса – европейская ориентация, нашим туда не влезть... – Джон Лорд
откинулся на спинку кресла и улыбчиво посмотрел на Дигона.
– Занятно, – сказал тот, – я рад, что приобрел такого интересного знакомого. Теперь я спокоен за судьбу моих сорока миллионов и могу улететь в
Штаты...
Лорд закурил.
«Смелее, парень, – подумал Дигон. – Я знаю, почему ты ничего не сказал о концерне Дорнброка. Если ты скажешь о нем все, значит, с тобой надо
иметь дело, но если ты, зная о гибели Самуэля, промолчишь, значит, тебе еще рано включаться в серьезное дело. А подчинив себе Дорнброка, я
отомщу за брата и получу ту власть в Германии, которая будет служить нашему с Самуэлем делу».
– Крольчатину они хорошо готовят, – сказал Дигон, обсосав ножку, – я всегда оставляю на конец разговора вкусный кусочек. Если разговор был
неудачным, я заедаю досаду, если он был нужным, я подкрепляюсь перед началом дела...
– О концерне Геринга, вероятно, нет смысла говорить, – отхлебнув молока из высокого стакана, заметил Джон Лорд, – это дело обреченное, Геринг
есть Геринг... Ну а Дорнброк есть Дорнброк.
Дигон молчал, он не говорил ни слова, неторопливо потягивая холодную воду: американцы быстро приучили немцев во всех ресторанах подавать к обеду
воду со льдом...
– Сколько ему дадут? – спросил Дигон. – Или все таки повесят?
– Я бы не стал вешать солдат, которые выполняли приказы своего командира, – заметил Лорд. – Дорнброк – единственный, кто не имеет широких связей
с деловым миром за рубежом, он всегда ориентировался лишь на Германию.
– А сколько он выкачал из оккупированных стран? – поинтересовался Дигон. – Или это сейчас не в счет?
– Отчего же, – ответил Джон Лорд. – Это в счет, конечно. Если хотите, можете дать на него письменные показания в связи с гибелью вашего брата. Я
приобщу эти показания к делу, и они хорошо прозвучат на процессе.
– В таком случае я бы просил вас ознакомить меня с расследованием по поводу гибели Самуэля.
– Попробуем, – ответил Лорд, – только стоит ли бередить незажившие раны?..
Они молча смотрели друг на друга – Дорнброк и Дигон. Дигону показалось, что он сейчас слышит, как в жилетном кармане тикают большие карманные
часы – подарок Самуэля ко дню его двадцатилетия.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал Дорнброк, указав рукой на круглый металлический табурет.
– Это я говорю вам – садитесь. Садитесь, Дорнброк.
– В таком тоне разговор у нас не пойдет.
– Он пойдет именно в таком тоне. Я пришел к вам как к убийце моего брата.
– В таком тоне разговор у нас не пойдет.
– Он пойдет именно в таком тоне. Я пришел к вам как к убийце моего брата.
«Все таки невоспитанность – несчастье американцев, – подумал Дорнброк, садясь на свою железную койку, – и винить их в этом нельзя. Это то же,
что винить бедняка в бедности».
– Какие у вас основания считать меня убийцей вашего брата?
– Если бы у меня этих оснований не было, я бы не говорил с вами так.
– Прежде чем я попрошу охрану прекратить ваш визит, запомните, пожалуйста, господин Дигон, номер счета в лозаннском банке на ваши сорок три
миллиона долларов – я перевел их туда на имя Самуэля К. Дигона: 78552.
– Я бы приплатил вам еще сорок три миллиона, если бы вы тогда спасли жизнь Самуэлю.
– Вы не знали, что такое нацизм. Угодно ли вам выслушать, какую роль сыграл я в этой трагедии?
– Значит, вы сыграли роль в этой трагедии?!
– Гейдрих – вам говорит что нибудь это имя?
– Да. Это начальник вашей тайной полиции.
– Он вызвал меня и попросил поехать на дачу, где содержался ваш брат. «Вы ведь знакомы с ним?» – спросил он. «Да, – ответил я. – Не коротко, мы
имели несколько дел в двадцать седьмом году». – «Уговорите его согласиться с той версией, которая предложена Эйхманом, и мы отпустим его в
Америку. Если он пообещает молчать в Штатах о том, как его обрабатывали, но не сдержит своего слова, тогда мы покажем вам, как у нас
обрабатывают на Принц Альбрехтштрассе». – «Я не хочу быть негодяем, обергруппенфюрер. Я хочу, чтобы вы дали мне слово германца: если Дигон будет
молчать о том, как его мучили, вы отпустите его». – «Я даю вам такое слово». И я приехал к Самуэлю, и он сказал мне, что ему предлагает Эйхман.
«Но я вернусь домой, – сказал он, – и там расскажу все, мой друг, все!» – «Это погубит меня здесь, – сказал я ему, – я выступаю гарантом за вас
перед властями». – «Что они могут без вас? – спросил он. – Что? Вы даете им те мощности, которыми они угрожают миру. Ну выступите на пресс
конференции и скажите, что я, подлый еврей, обманул вас и что все сказанное банкиром – ложь и клевета на рейх». Я не хочу лгать вам, господин
Дигон, я уговаривал Самуэля не делать этого, не ставить меня под удар. Он был неумолим. В конце концов мы сговорились на том, что он, вырвавшись
из Германии, обрушится на меня с нападками как на пособника нацистов, как на их адвоката и таким образом оградит меня от кар гестапо. Назавтра
меня вызвал Гейдрих и сказал, что моя запись беседы с Дигоном у него на столе. И он дал мне послушать эту беседу. Я виноват в глупости, в
доверчивой глупости, но больше я ни в чем не виноват. А потом Гейдрих напечатал в газетах, что мне передаются деньги «еврейского банкира
Дигона». Теперь вы вправе вынести свой приговор.
Дигон даже зажмурился от ненависти. Он сжал кулаки, чтобы не дрожали пальцы. «Ты будешь отмщен, брат, – сказал он себе, – я брошу этого наци под
ноги, как на закланье... Ты будешь отмщен, Самуэль...»
– Что ж, эта версия точно учитывает всю механику вашего проклятого государства... Вы очень страшный человек, Дорнброк... Все дело брата хранится
у меня в фотокопии. И даже сообщение службы наблюдения, почему запись беседы прекращена. Вы тогда вместе с Самуэлем вышли из комнаты, опасаясь
прослушивающих аппаратов. Не так ли? А вот ваш разговор с Эйхманом у меня есть.
– Это фальшивка Гейдриха.