– Я им напишу, хоть они и не писали.
– Вот скосят клевер и напишут.
– Мита пишет, что с ужасом ждет начала весны, тогда у них в Вальехосе самый ветер с пылью поднимается.
– Адела, напиши сестре, она всегда ждет писем, вы не знаете, каково жить вдали от родных.
– А что писать?
– Не пиши, что я ходил на улицу в сером фартуке. Скажи, чтобы приезжала скорее, а то нам не терпится поглядеть на малыша.
– И Берто большой привет.
– Напиши, что если они переберутся в Ла-Плату, то смогут жить у нас, дом большой, всем места хватит. Надо будет подыскать приличную службу для Берто.
– Не выдумывай, папа. Он же тебе сказал, что не собирается на службу.
– Напиши, что видела Софию Кабалус, скажи неправду.
– Я все думаю ей позвонить, а потом забываю. Позвоню завтра с работы.
– Напиши, будто София Кабалус тебе сказала, что отец может устроить Миту на факультете, ассистенткой у какого-нибудь профессора.
– Виолета не рассказывала новых сплетен?
– Нынче ей вздумалось про Миту говорить, мол, зачем она столько надрывалась и учила аптекарское дело, которое ей не нравится, если потом вышла замуж и не собирается больше этим заниматься.
– Напишу Мите, что если она приедет в Ла-Плату да еще устроится в университет, то сможет поступить на факультет филологии, как ей хотелось.
– Хватит учиться, сколько можно?
– Папа, не ешь больше, а то лопнешь.
– Ты не давай Кларе много черствого хлеба, а то не останется курам.
– Я целую банку сухарей истолкла на шницеля, так что весь лишний хлеб можешь отдать курам.
– Ты вот жалуешься, что нет хлеба, а сам столько его съедаешь, что даже не знаю, как в тебя влезает.
– Где идет фильм Карлоса Палау?
– Премьера в «Селекте».
– После схожу, когда будет дешевле.
– На снимке в газете он – вылитый Берто.
– Нынче Виолета без конца ругала Миту за то, что она на кино помешалась.
– Похоже, Виолета написала Мите, а та ей не ответила. Вот она на Миту и взъелась.
– Мита в последнем письме приписала: «это письмо предназначено и для Виолеты».
– Виолета хотела для себя отдельного письма.
– Что с этим кино у Миты просто мания какая-то и что у нее вечно всякие причуды, вот она и вышла за Берто, который похож на киноартиста.
– Поешь, а то заболеешь.
– Я так устала, что есть не хочется. У меня сегодня упали очки, я чуть не умерла со страху.
– Где?
– На улице. Разбились бы опять, я бы, наверное, не пережила.
– Когда тебе снова к окулисту?
– Жаль глаза в кино портить, а то бы пошла на Карлоса Палау.
– В профиль он особенно похож на Берто.
– Если бы Мита устроилась на факультете, мы бы с ней могли встречаться после работы. Я каждый раз иду мимо библиотеки и вспоминаю Миту.
– Подумать только: уйму часов просидит за учебниками, а потом еще бежит туда с Софией.
– И снова за книги, у Миты железное зрение.
– Всё романы читали.
– Всегда вижу в окнах одни и те же лица, в этой библиотеке так темно. Эти жалкие лампочки свисают с потолка, черные от грязи, на них стеклянные абажуры из белого стекла, точно тюлевая юбочка, и все черные от копоти. Тряпкой со скипидаром можно в одну минуту отмыть и лампочки, и абажур – было бы светлее в этой библиотеке.
II. В доме Берто. Вальехос, 1933 год
– Думают, раз мы служанки, то можно под юбку лезть и делать что угодно.
– Я не служанка, я Тото нянчу, и все.
– Это пока ты маленькая, потом в служанки пойдешь.
– Не говори так громко, а то малыш проснется.
– Только вечером никогда не возвращайся домой одна по земляным улицам.
– Санитарки из больницы, которые до ночи работают, все живут на земляных улицах, и все равно одни ходят.
– Санитарки все распутные.
– У них одна незамужняя родила.
– Ты гляди в оба, а то увидят, что ты служанка, и положат на тебя глаз, хоть тебе всего двенадцать. Возьмет и попортит тебя какой-нибудь из местной шпаны.
– У них зубы желтые от соленой воды.
– Они на тебя точно глаз положили.
– На тебя саму глаз положили.
– Ты поосторожнее, а то они знают, что твоя сестра ребенка прижила и отец ее из дому выгнал.
– Спи, Тотито, засыпай. Будь умницей, поспи еще. Вот так… Эта чертова потаскуха думает, я как она буду.
– Ты теперь особо берегись, у тебя уж и месячные начались, пропадешь, если дашь какому-нибудь себя охмурить. Враз заделают ребенка.
– Пусть себе болтает, тварь поганая, ты, Тотин, когда большой вырастешь, не будешь плохие слова говорить, правда, золотко? Ты у нас везучий, не то что Инес, вот кому не повезло, бедненькая, нет у нее отца. Где же теперь сестра? Уж не умерла ли? Я маленькая, а уже тетя, сегодня Инес в моей кроватке поспит, уложу ее между мной и Мухой, вот Инес и погреется между двумя тетями. Ты бы испугался, если бы твой папа пришел пьяный, прямо падает, и как схватит ремень от штанов, и как стеганет меня, дай тебе Бог, Тотин, чтобы папа не хлестал тебя ремнем, когда большой вырастешь. Инес глупая и не знает, что если заревешь, то еще ремня получишь, вот бы ты, когда вырастешь большой, на ней женился, она чуток постарше тебя, но ничего. Инес уже «мама» и «папа» говорит. А ты когда научишься «мама» и «папа» говорить?
– Мне надо мясо готовить, а ты не ленись и подотри пол, не будь грязнухой, Ампаро, тебе же хозяйка сказала: где малыш напачкает, ты сама должна убирать.
– Я не грязнуха, у кого передник чище, у тебя или у меня?
– У тебя дома пол-то хоть подметают? У меня, может, и хибара, но пол мы подметаем, пол земляной, не каменный, но мы его всегда подметаем.
– У меня дома пол тоже земляной, и мы его все равно подметаем.
– Дома пол до того утрамбовался, что сделался будто оштукатуренный. Его каждый день, как подметешь, надо водой сбрызгивать, чтобы пыль не поднималась.
– А у нас мама пол известкой поливает. Да заснешь ты наконец, чертов негодник!
– Сеньор Берто тебя услышит.
– Ампаро! Угомони ребенка, я работаю!
– Хозяин сидит со счетами в столовой.
– Не всем везет, как тебе, Тотин, чтобы всегда из тепленькой бутылочки пить. Бедная Инес просыпается голодная и пьет из холодненькой, а то пока мама среди ночи встанет, чтобы дрова разжечь и согреть молоко, целый час пройдет, а Инес еще сильней ревет, если папа стегает ее ремнем. Хорошо, Тотин, что твой папа не убил директора больницы.
– Ампаро, пойди сюда!
– Хозяин!
– Хотел, чтобы я паука убила, который по стене полз, но я не достала.
– Большой паук? У меня дома живет черный паучище, прячется в соломе под крышей, все никак его не убью.
– А у меня дома в щелях; когда мама на улице в корыте стирает, я выношу Инес, вхожу в комнату с полным ведром воды и плескаю на стену, а между кирпичами все паутиной забито и чуть польешь водой, эти чертовы пауки так и прут из щелей, я их ботинком луплю, и они размазываются по кирпичам.
– Хорошо получается, если пол известкой полить?
– Я наврала, мама его поливала разведенным порошком от насекомых, который сеньора Мита дала.